Вот и дождь прошумел, поднимаются травы.

      Отдохнув, принимается петь соловей.

      Разливаются рощами птичьи октавы,

      Нежит золото вечера главы церквей.

      И молитвами песни над тихой рекою,

      Что несёт на просторы волна-бирюза.

      От рожденья до смерти навеки с тобою

      Богородицы светом нетленным глаза.

      Словно мамы глаза, где любви отраженье,

      И живёт тишина на душе и вовне…

      След дождя – невесомое капель скольженье,

      И дрожит мотылёк нараспашку в окне.

      Это сон, что вокруг происходит – обычный сон.

      И ночной, и дневной, и вечерний – всегдашний, в общем.

      Поначалу роптало сердце, теперь не ропщет,

      Лишь покорно свой ход приглушает ещё на тон.

      А я просто смотрю – это Я, что вдыхает жизнь

      В каждый явленный миг, разгоняя его до вихря.

      Вихрь в сердце стучится, взывая – проснись, трусиха!

      Но взывает без злости, без спешки, без укоризн.

      Закипая, вдруг рвётся сердце и в ширь, и ввысь,

      И куда-то за край, хотя нет никакого края.

      А я просто смотрю, улыбаясь и разрешая:

      Если нужен нам новый мир – так давай, взорвись!

      Час осени прокаркала ворона,

      Померкла позолота дальних крыш.

      У клёна от дождей поникла крона,

      Лишь только умиляется спорыш.

      Но скоро-скоро всё засыплет медью,

      Заволочёт туманной кисеёй.

      И будет ветер долгую обедню

      Служить над засыхающей стернёй.

      И будут ввечеру трещать поленья,

      И кошка греть бока у очага.

      И будет сердце ждать Богоявленья,

      И вышлет снежных ангелов Сварга.

      Нелепый гастролёр – осенний дождик.

      Он так завис в безвременьи седом,

      Как бестолково суетный задолжник,

      Страдающий безвольем и стыдом.

      Липучий снег сместит его по праву

      Всех