В половине седьмого утра Мансур отправился на работу. Беспокойств никаких он не испытывал, несмотря на то, что почти все работники интерната, с которыми ему довелось встретиться и поздороваться в это утро, – от сторожа у ворот, до поваров в столовой, – непрестанно внушали ему, что дети крайне тяжелые и неуправляемые. «Будьте с ними строги, серьезны, не распускайте их шутливо—вольным обращением, установите в отношении них строгие рамки, иначе распустятся – не остановите» – советовали они ему.

      Мансур прошел прямо в спальню, на второй этаж, чтобы разбудить ребят.

      Работники администрации приходили лишь к девяти, и потому Мансуру самому нужно было представиться. Вчера же, после их возвращения со школы, им только сказали, что у них теперь новый воспитатель.

      Войдя в спальню, он вежливо разбудил всех и представился. Никто в сущности ничего не ответил, но все встали относительно легко, заправили кровати, умылись и спустились на завтрак. Хоть они и выполняли веления нового воспитателя, но делали это так, будто его и не существует вовсе, и что приказы его выполняются лишь потому, что они соответствуют их собственным желаниям. Мансур это заметил и решил, что с ними надо будет провести беседу. После завтрака все собрались в классе, включили телевизор и, небрежно развалившись на креслах, диване и коврике на полу, стали смотреть какой-то художественный фильм. Мансур сел за свой рабочий стол и попросил выключить телевизор, сказав, что хочет с ними поговорить. Но его будто никто и не слышал. Он повторил просьбу, чуть повысив голос, но и на сей раз никто не шелохнулся. «Понятно», – подумал он, и, спокойно встав из-за стола и подойдя к розетке, куда была воткнута вилка от шнура телевизора, выдернул ее, бросил на пол и встал перед телевизором. Теперь все уставились на него. Развалившимся на диване и креслах он велел спуститься на пол – так, сидя за своим столом, он сможет видеть их лица; но ему еще хотелось, чтобы эти маленькие твари, так вальяжно расположившиеся кто как, при этом нагло игнорируя его веления, сидели на полу, когда он, заняв свое место, будет говорить. Двое нехотя поднялись и сели на коврик. Тогда Мансур еще строже повторил свой приказ. Встали и остальные, с презрительной миной на лице, и неохотно присоединились к сидящим на полу. Остался один, Хасан, самый старший в группе. На очередное веление Мансура он, пристально глядя ему в глаза, спокойно ответил: «Че ты тут орешь? Если тебе надо, иди сам усаживайся на пол. Я отсюда не встану». Мансур, взбешенный столь откровенной наглостью, рванулся к нему и, обеими руками схватив его за футболку на груди, оторвал от дивана и швырнул прямо на пол. Тот кубарем покатился по коврику.

      Затем Мансур молча, ничего не говоря, вернулся к своему столу и опустился на стул.

      – Ты что себе позволяешь?! Да кто ты вообще такой?! – быстро вскочив на ноги, от неожиданности вдруг растерявшись и озлобившись, проговорил Хасан, но тут же, еще что-то недовольно пробубнив себе под нос, опустился на пол, возмущенно дыша и фыркая. Воцарилась тишина, взоры всех