Вечером, когда обсудили все новости, и наказали Малюту, и простили Малюту, поужинали, попили чаю и разбрелись по углам рассматривать покупки, Козарин подошел к дочери.

      – Горенька, – он ласково погладил ее по волосам, по плечу и вздохнул, – оденься-ка и сходи к бабушке Всемиле.

      – Хорошо, папа, а зачем? – глаза ее загорелись, и девушка спросила с надеждой. – Она сама тебе сказала, чтоб я пришла?

      – Сама или не сама, какая разница? – пожал плечами учитель. – Иди, доченька, иди. И сделай так, как она скажет. Я не против, ты это помни, хорошо?

      – Хорошо! – Горислава бросилась натягивать полушубок.

      – Куда это ты, на ночь глядя? – встрепенулась Ждана.

      – Куда надо! – сурово отозвался учитель. – Я велел!

      – А куда? Куда? – допытывалась жена. – Где это она шататься будет в темноте?

      – До Стояны дойдет и обратно, – успокоил ее муж.

      Горислава с удивлением покосилась на отца: Козарин никогда жене не лгал, в крайнем случае –отмалчивался. Она повязала платок и хотела было уже выскочить за дверь.

      – Горенька! – жалобно взмолился учитель.

      – Папа? – она в недоумении повернулась к нему.

      – Поцелуй меня! – попросил он. – И мать. Вот так.

      Горислава послушно приложилась к родительским щекам, учитель крепко сжал ее в объятиях, потом сам раскрыл дверь и настойчиво вытолкнул дочь в сени.

      – Ну иди, иди, иди скорее, перепелушка. Лети!

      Горислава, с удивлением оглянувшись на мать и братьев, кивнула и вышла из дома.

      – Куда ты все-таки ее отправил? – услышала она встревоженный голос матери. – Козарин, правду скажи!

      – Чаю налей, – отозвался тот, – никуда я ее не отправлял. Любить дочь нам пока церковью не запрещено!

      Горислава улыбнулась и, сгорая от нетерпения, пошла, почти побежала, к домику Всемилы. Ночь выдалась морозная, тихая и ясная. Было светло как днем: на небе сияла полная луна. Снег искрился серебром под валенками девушки и скрипел задорно и звонко. Сама того не замечая она начала напевать, приплясывая на ходу от радости. Вот наконец показалась заснеженная крыша знакомой избушки. Горислава влетела в сени, отряхнула снег и, постучавшись, вошла в комнату.

      – Добрый вечер, бабушка Всемила! Вы говорить хотели со мной? Это по поводу Остромира, да? Он не обиделся? Ой, Ярочка, здравствуй!

      – Горя, – удивленно перевела на нее взгляд Яролика, сидевшая у печи и гревшая руки. – А ты чего здесь?

      – Заходи, Горенька, – кивнула Всемила, перебиравшая свои запасы. – Садись за стол, сейчас поговорим. Это… не только по поводу Остромира, а по поводу всего. И поговорить мне надо с вами обеими.

      Яролика удивленно посмотрела на подружку. Горислава, сбитая с толку, стащила варежки, расстегнула и скинула полушубок и села, куда ей велели.

      – Значит… Вы с ним поговорили? – осторожно начала она. – Папа велел идти к вам, и я решила, он меня благословляет. Он сказал, он не против… Так Остромир… Ну что же он сказал, бабушка? – все