Ты просто моя пристань.

      Подплываю, закидываю ручки,

      Отдыхаю и качаюсь на волнах.

      Это грудь моя вздымается.

      Устала. Почеши меня за ушком,

      Собери же паруса мои и

      Накорми собой мой трюм.

      стоп. стоим. нам много тут идти,

      и осень капает по головам.

      я твой букет, лежащий в луже,

      брошенный рукою нежной —

      подожди, послушай!

      ты желаешь мне добра, а я с утра

      включаюсь думать о тебе.

      и вот – с тобой!

      внизу преступный бой,

      твоя коленка, боже мой…

      запомню всё, во что одет,

      и быстро фото, чтоб смотреть,

      когда хочу.

      я не могу.

      я больше не могу.

      ты душишь моё сердце асфиксией,

      кайф ловлю.

      хочу вживую так прижаться,

      и сказать, как я люблю,

      и попросить о ласке, ласке, ласке, ласке…

      ласке! тронь моё плечо! я упаду…

      от твоих глаз мне горячо.

      слезой течёшь по подбородку и —

      рыданием на волю рвёшься.

      изогнусь в постели, кончив,

      чтобы опустеть от мысли: «никогда».

      в крапиве Марьино сердечко, как в тюремной клетке:

      сплёл паук узор из нитей, рваный башмачок и плесень.

      хлеба каравай разрежут дома.

      люди любят.

      только сердце Марьино тоска по Джиму губит…

      расцветают амариллисы, жасмин благоухает.

      души кружат в платьях и костюмах,

      смокинги, коньяк, сигары,

      а со всех сторон шипами роз сердечко Марьино проткнуто.

      киноплёнку проявил не тот, кто снял.

      как вернуть себе права? вписаться в титры?

      так тот фильм всё не оплакала.