Полчаса сражаемся за мечи. Эльф уверяет, что они ему до зареза нужны, а я ору, что прирежу, если не отдаст. В итоге отбираю. Я крут.

      Слегка побитому эльфу сердобольные крестьяне выдают огромный молот с шипами, который тащат аж пятеро человек. С интересом изучаем реликвию.

      – Неплохо, – заявляет светлый, поглаживая рукоять. – Если монстр вынырнет и откроет пасть, а мы вот это в нее кинем… утонет как минимум.

      Согласно киваю. Такое переварить нереально, равно как и выплюнуть – шипы помешают.

      – Он не вынырнет, – открывает тайну стоящий неподалеку паренек с чумазой мордашкой, в длинной папкиной куртке. – Мы чем только не приманивали. Не идет. Только если ты в воде.

      Смотрим на светлого. Тот о чем-то глубоко задумывается.

      – Аид, народ ждет, – говорю шепотом. – Давай не будем разочаровывать массы? А то там уже стол поминальный накрыли. Остынет же все.

      Голубые глаза обжигают меня презрительным взглядом. Но он все же кивает и вновь подходит к краю помоста. Селяне стоят, затаив дыхание.

      Смотрим на эльфа, ждем.

      Пробует воду пальцем ноги. Говорит, что холодная. Он издевается?

      Начинает приседать, чтобы размяться. Сто пятьдесят приседаний длятся целую вечность.

      Пристает к старосте, спрашивает, есть ли у монстра аллергия на серебро, есть ли в деревне серебро и как он должен работать в таких условиях.

      Бегает вокруг дома, выискивая признаки монстра.

      Еще раз трогает воду. Вода кажется ему еще холоднее.

      Четыре раза разбегается, но так и не прыгает, передумывает в последний момент.

      Щупает воду. Подкравшись сзади, отвешиваю ему мощного пинка, едва не ломаю собственную ногу о его костлявый зад. Шумная поддержка аудитории успокаивает. Пузыри на поверхности радуют. Чувствую себя героем.

      Ждем.

      – О, снова пузыри пошли.

      – Он, кажется, когда летел, о вон ту доску головой приложился, – говорит кто-то. Смотрим на проплывающую мимо доску. – Как бы не погиб… монстр мертвечину не жреть. Опять жребий бросать будем.

      – Тьфу на тебя! Да эльфы знаешь какие живучие?! Да он бы лбом эту деревяшку переломил и даже не почуйствовал!

      – Она штальная.

      – Деревяшка?

      Присматриваемся. У меня, как у пацифиста, начинает просыпаться совесть. Она бегает по пустому черепу и орет: «Как же так?!» Я вспоминаю, что барды – существа мирные: поют песни, нюхают… коноплю…

      Подхожу к краю помоста.

      – О. Пузыри…

      – Усе, помер. Пошли, ребята! Помянем, что ли.

      – А как же монстр? – говорю обиженно и с ноткой недовольства.

      – Монстра спит. Или за кикиморами увязался. Голодный же был. Пошли, говорю. Остынет все.

      …Тихий всплеск, вода идет волнами. Все удивленно переглядываются.

      – Шо это было?

      – Кажись, второй прыгнул.

      – За первым?

      – Ага. – Паренек вытирает рукавом нос и широко улыбается, демонстрируя три кривых зуба. – Снял рубашку, сапоги