Ночь в огромной спальне подходила к концу. В тусклом свете выступали из темноты статуи и картины. Утренний ветер входил в комнаты.

      – Уезжайте, я не хочу, чтобы они вас увидели. Принцесса Всероссийская, как жена Цезаря, – вне подозрений.

      – Чтобы он меня не увидел? – усмехнулся Орлов. – Боишься?

      – Я стараюсь не причинять боли людям, которые меня любят.

      – Если не хочешь, чтоб я его, как государя императора!..

      – Зачем? Никого больше нет… Есть ты. Он молчал.

      – О чем ты сейчас думаешь? – Она гладила его по волосам, она целовала его.

      Он все молчал, потом сказал:

      – Кто ты? Кто ты? Кто ты? Ты одинаково быстро говоришь по-немецки, по-итальянски…

      – Добавь: по-французски, которого ты, к стыду моему, не знаешь. У меня хорошее образование, граф, и были очень дорогие учителя.

      – Кто ты? Кто ты? Если любишь меня больше, чем тайну свою…

      Она откинула голову. Волосы упали ей на плечи.

      – Я Елизавета. Дочь Елизаветы. И запомните это, Ваше сиятельство, если видеть меня еще желаете…

      – Я хочу в это поверить, – медленно начал он. – Я слыхал, что немец-учитель вывез ее из России вместе с племянниками отца ее Разумовского. Ты не знаешь, случаем, имени этого учителя?

      Она только засмеялась.

      – Ну, его имя, Ваше высочество? – шептал граф.

      – Придет время – скажу.

      – Я даже человека своего узнать все подробности в Пруссию к этому учителю недавно посылал. Да помер, оказалось, учитель.

      И вдруг, усмехнувшись, она спросила:

      – А какого человека вы к нему посылали?

      – Верного. И ловкого. Того самого, которого я к тебе посылал. Рибас, испанец… Неужто забыла?

      Она засмеялась, радостно, облегченно.

      – Вот теперь я тебе верю! Теперь ты мне все сказал! Я ведь сразу почувствовала…

      Засмеялся и граф:

      – А если он нарочно сделал так, чтобы ты почувствовала? Чтоб я сегодня мог про него рассказать? И до конца в доверие к тебе войти?

      – Тогда он был бы дьявол. И ты вместе с ним.

      – Все мы бесы, Елизавета. Не верь словам. Ты только рукам да губам ночью верь. Ночью все правда…

      Он целовал ее и шептал… И она что-то шептала уже в безумии, как вдруг он расхохотался и вытащил из-под ее подушки пистолет. Она тоже засмеялась. Он отшвырнул пистолет далеко, в угол зала.

      – Хоть теперь безоружная…

      И, все еще смеясь, повернулся к ней и наткнулся грудью на сталь. Улыбаясь, она смотрела на него, приставив к его груди другой пистолет.

      – Стреляй, – шепнул он. – Хочу вот так…