Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг.. М. М. Кириллов
Читать онлайн книгу.
Я был переполнен впечатлениями. Лиза, с детства знавшая эти достопримечательности, рассказывала о них увлеченно, с любовью, как о своих друзьях.
На следующий день мы прошли по улице Жуковского, мимо здания Цирка, памятника Пушкину и Церкви Спаса на крови и оказались на Марсовом поле. Громадное, оно простиралось до Кировского моста и Летнего сада. В центре его громоздились памятные гранитные плиты с надписями, напоминавшими засохшую кровь, и вечный огонь в честь погибших революционеров. Выпал снежок, и все напоминало картину, выполненную в графике. Лебяжья канавка не замерзла еще. Летний сад был полон опавших листьев и мраморные фигуры, и даже дедушка Крылов выглядели по-осеннему сиротливо. А за набережной простиралась самая широкая акватория Невы – между Литейным и Кировским мостами. За мостом видны были стены крепости и Петропавловский Собор.
Вернувшись домой, замерзшие, мы с удовольствием отведали горячего супа, а потом долго пили чай с вареньем. Рассказывали Лизиной маме и её тёте – Татьяне Григорьевне – об увиденном в эти дни. Мне казалось удивительным, как я мог так долго жить без этого. Лизанька, показав мне свой Ленинград и подарив его мне, уже только этим подняла меня на новую ступень человеческого роста. Прежние мои, школьные, привязанности не то, чтобы потускнели, но получили какое-то другое измерение. Я стал взыскательнее. Жизнь оказалась богаче, чем я считал, но и сложнее. Стало более очевидно мое несовершенство. Мне подарили, а что подарить мог я? Только наивную доверчивость и преданность? Среди этих замечательных, интеллигентных людей, ленинградцев, со сложившимся домашним бытом, мой уровень образования и воспитания оказался недостаточным. В моей жизни, кроме эвакуации, послевоенного детства и жизни среди чужих людей, ничего не было. Откуда же было взяться городской культуре! Тем не менее, у меня в Ленинграде появились родные люди и друзья. На этом и расстались: до Нового года вряд ли можно было увидеться. Но жизнь уже стала теплее. Мне ведь было всего 17 лет, родные были далеко и, кроме койки в общежитии и шинели, меня ничто не грело.
Занятия на анатомической кафедре становились все труднее. Было много фактического материала, требовалось знание латыни и навык пространственной памяти. Нужно было не только знать, к примеру, ту или иную борозду по латыни, но и мысленно представлять ее и видеть, где она находится. А таких бороздок, мыщелков и синусов было тьма. Рассказывали, что в 19 веке на экзамене практиковалось такое: профессор подбрасывал кость, а слушатель должен был успеть узнать ее за время падения. Приходилось зубрить и тренировать друг друга. Некоторые приносили в общежитие на ночь кости и буквально спали с ними. А утром возвращали. Мы очень уставали.
Сменился преподаватель, им стал доцент Французов, спокойный, но требовательный и справедливый человек. Мы не могли тогда понять, зачем нужна была такая тщательность фактических знаний. Видимо, это судьба всех фундаментальных базовых дисциплин, они – основа дисциплин конкретных, будь