– Проснулся?

      Еще сквозь сон Микаэль ощущает, как нещадно ноет каждая мышца и кость в его теле и раскалывается череп. Попытка развернутся на бок, сопровождалась стоном. Боль в ребрах, по которым вчера хорошенько прошелся Юичиро, сегодня казалась просто убийственной.

      – Папа? – едва слышно выдохнул он, оборачиваясь на голос, но спросонья еще не совсем осознавая реальность, в которой наступило утро следующего дня.

      – Что же ты делаешь, Мика… – мужчина присаживается на постель к сыну и проводит рукой по взъерошенным после тяжелого сна волосам. Мальчика лихорадило всю ночь, поднялась температура, если бы не раны, он бы метался в постели, однако сегодня его бледное, изнеможенное лицо выглядело не так устрашающе, как накануне, когда оно было покрыто грязью, засохшей кровью и неприглядного вида ссадинами, собственно сверкавшими на белой коже и теперь.

      – Что же вы никак не помиритесь, – с легким оттенком укоризны проговорил отец, с жалостью глядя на мальчика. Он не спрашивал его о том, кто нанес ему эти раны, потому как заранее знал ответ. Вчерашний вопрос парням был скорее инстинктивным.

      – Как ты себя чувствуешь? Встать сможешь?

      Вместо ответа, Микаэль пробует приподняться. Руки дрожат, напряжение приносит дополнительные крайне неприятные ощущения; с большим трудом, но ему удается привстать и занять сидячее положение, но тупая боль во всем теле так сковывает, что он ложится обратно и отводит угрюмый взгляд от пристального взора отца, следящего за каждым его движением.

      – Полагаю, тебе сейчас не до этого, но ты помнишь, какой сегодня день?

      Мика обреченно закрывает глаза и медленно кивает. Как такое забудешь? Даже когда тебе кажется, что твое тело умирает в мучительных конвульсиях, но ты при этом каким-то чудом остаешься жив, не забыть, что сегодня наступает тот самый день, когда тебя снова заменят на постороннего человека.

      Он зажмуривается, сжимая край подушки. Уж лучше бы Юу добил его вчера, приложив о камень, задушив или ударив так, что разорвались бы внутренние органы, чем сегодня нужно будет принимать эту женщину и ее сына, раскланиваться и распинаться перед обоими.

      Не только тело, но и душу рвет на куски всепоглощающая боль.

      «Юу, мерзавец, почему ты не убил меня тогда? Ненавижу тебя! Ненавижу, ты слышишь?..»

      – Мика? – слышит он встревоженный его исказившимся от внутренней боли лицом, голос отца.

      – Я в порядке, – открывая глаза и безжизненно глядя перед собой, тихо проговаривает Шиндо.

      – Полежи, я пока приготовлю завтрак, – мягко говорит отец.