в голове не родилось ни одной четкой мысли в ответ на умозаключения Куваева. Выдержав небольшую паузу, он предложил, чтобы как-то разрядить обстановку:

      – Может, все-таки картошечки пожарим?

      Степаныч улыбнулся, открыл огромный холодильник и начал выкладывать из прозрачного ящика бурые клубни, но его занятие прервала писклявая мелодия. Выудив из кармана джинсов телефон, он приложил его к уху.

      – Слушаю тебя, Заур.

      Голос Бараева на том конце звучал глухо и казался каким-то хриплым:

      – Егор, у нас ЧП. Три двухсотых и один трехсотый. Еще одного взяли в плен.

      Куваев на секунду застыл, затем спросил, непроизвольно перейдя почти на шепот:

      – Кто двухсотые?

      – Не наши. Чужие. Было две группы. Первые поставили нас под стволы, но тут вторые их завалили. Трехсотый – я, рана пустяковая. Плечо по касательной. Бабка обработала и перебинтовала. Мои действия?.. Пленного допрашивать?..

      Степаныч живо представил, как способен допрашивать Заур, и скороговоркой приказал:

      – Сидите на месте. Ничего не предпринимать. Буду через два часа.

      Отключившись, он тут же набрал Чекмезова. Абонент не отвечал.

      – Серега, – обернулся Куваев к Сырцову, – у нас проблемы на заводе. Я сейчас доберусь до другой машины и двину прямо на объект. Как только Игорь объявится, пусть срочно свяжется со мной.

      – Помощь нужна? – спросил Сергей.

      Куваев отрицательно мотнул головой и набрал номер такси.