Скажи это Богу. Елена Черникова
Читать онлайн книгу.
горячую ванну и закрыла глаза.
«Что бы такое выдумать, чтоб не пойти к нему сегодня?» – вот к каковой нечестной цели устремились ее помыслы.
Отговориться нездоровьем невозможно. Она здорова, и доктор это знает, – вчера беседовали по телефону. Сказать, что не написала ничего путного, – это вообще бессмысленно: в контракте записано, что нести в клинику надо все подряд, что ни напишется. Отказаться от контракта – запрещено контрактом. Плюс жесткий штраф по неотменяемой схеме: у профессора есть доверенность на ее банковский вклад.
«Может, притащить что-нибудь чужое?» – вкралась негодная идейка. У Алины издавна хранились кипы рукописей непризнанных гениев, временами советовавшихся с нею – с нею! – по поводу. По тому же поводу.
«Заодно и посмотрим, что скажет великий врачеватель исписавшихся, истанцевавшихся, испевшихся и прочих…» С хулиганским выражением лица, еле успев вытереться, Алина босиком побежала к шкафу, где хранились пожелтевшие шедевры.
Мгновенно нашлась папка с безжалостным названием: «Возвраты». Первая порция: «…Она любила витой узор из бивней и бус». Нет, это не пойдет. Доктор мигом раскусит подлог, потому что Алина никогда не любила красивые вещи до такой витой степени. Штраф.
Следующий автор: «Сашенька вынула замерзшими ручками из кармана шубки морковку…» Ну а это уж был бы первосортный блеф. Суффиксы-то – уменьшительно-ласкательные. А умиление любыми действиями любого ребенка Алина никогда в жизни не описала бы в собственных сочинениях. И это профессор тоже поймет с первого же слова и выпишет штраф.
Так. Кто у нас еще тут завалялся? «Перед зарей в августе тучи заволокли звездное небо…» Ага, конечно. Осталось только воспеть радости грибного дождя, и все дела. Полная близость с родной природой. Оно, конечно, бывает, но не с Алиной, точнее, не сейчас. Штраф.
Переворошив первую папку, она все-таки нашла одно вполне пристойное сочинение про любовь – без суффиксов, детей и немотивированных звезд. Вспомнила имя и лицо автора. Вообще-то очень приличный человек. Богатый, с благотворительными фондами, с хорошим, чистым голосом. Меценат, русский, похож на красивого, доброго медведя. Нет, не подходит. У него не было своего стиля, но была совесть. Правда, он путал Пятикнижие с двуперстием: он очень любил числа, все равно какие, но пользоваться ими умел только в своих коммерческих операциях. А прозу свою писал как в глубоком счастливом обмороке. Отпадает. Штраф.
Алина оделась, выпила кофе и пошла на второй штурм шкафа. Вынырнула громадная рукопись в крепком кустарном переплете, с пожелтевшими листами. Страница с именем была вырезана неаккуратно, словно автор навек решил избавиться от самого себя: волнистый край обреза измягчился, истрепался – видать, давно это было.
На второй же странице Алина дрожа обнаружила: «Он как никто знал, что в самом себе он умер давно и ничего нового сотворить уже никогда не сможет. Он помнил, что когда-то написал какую-то книжицу, но о чем она была, он совершенно не мог вспомнить. Иногда он даже начинал думать, что