Это было недавно. Анатолий Комаристов
Читать онлайн книгу.
провода. Пленных подгоняли прикладами, а за малейшее неповиновение избивали плетками до крови. Мы видели с ребятами, как больного или раненого, он не мог самостоятельно идти, расстреляли здесь же на обочине дороги, на улице Дорошенко. Я не знаю, кто и где его потом хоронил.
На выгоне (пустырь между селом Погореловка и городом) немцы устроили временный лагерь для наших военнопленных. В начале июля 1942 года сюда за колючую проволоку сгоняли захваченных в плен красноармейцев и командиров. Всего их было человек пятьсот, а может быть и больше. В тридцатиградусную жару пленным не давали ни еды, ни питья, а умерших от голода, ран, а также расстрелянных за неподчинение, складывали в повозки и, как рассказывали люди, ночами вывозили куда-то в район Белой горы. Условия в лагере были невыносимые. Военнопленные всё время находились на ногах, лежали лишь раненые, им не оказывали никакой медицинской помощи. Воду привозили в бочке на лошади. Когда приезжала бочка, а жара стояла ужасная, нельзя было без боли смотреть, как за кружку или флягу воды, люди буквально убивали друг друга. Жители города, близлежащих сел бросали через ограду военнопленным хлеб, сало, огурцы, фляжки с водой. Мы с ребятами тоже пытались через колючую проволоку передавать пленным воду в бутылках, но охранники криками, а иногда и выстрелами вверх, отгоняли нас. Люди рассказывали, что некоторые местные жительницы, с разрешения коменданта лагеря, в качестве «родственников» или под видом «невест» забирали военнопленных к себе домой.
…Недавно в интернете я прочитал, что на месте, где находился этот лагерь, 9 мая 2013 года установили мемориальный памятный камень с надписью: «На этом месте летом 1942 года располагался временный немецкий лагерь, в котором содержались пленные советские солдаты и офицеры».…
До сих пор не могу забыть, как в саду нашей соседки, старенькой учительницы Екатерины Алексеевны Черноглазовой, пленного заставили вырыть себе могилу и тут же расстреляли. Наверное, кто-то в лагере сказал, что он коммунист или политработник. Маленького роста, заросший, грязный, он плакал, становился на колени, что-то говорил о детях. В зарослях, каких кустарников мы прятались, что нас предатели не видели –, не помню.
Позже, когда в город пришли венгры, мы с ребятами из зарослей бурьяна и кустов видели, как венгерская жандармерия в саду детского дома (недалеко от нашего дома), за небольшим курганом, расстреляла цыганский табор. Расстреляли всех – мужчин, детей, женщин, стариков, якобы, за то, что цыгане увели у них несколько лошадей. Перед расстрелом жандармы заставили цыган выкопать себе могилу.
После этого я еле пришел домой. Тётя Катя рассказывала, что я два или три дня ничего не ел. Была рвота. Так тяжело повлияла на меня картина расстрела табора цыган, хотя я до того уже видел много смертей. Я и сейчас отлично помню место, где находится этот курган.
Когда я учился в восьмом классе, у меня на затылке появился клок седых волос. Пожалуй, я слишком рано стал седым, потому что видел для своего возраста, а мне было тогда 12 лет, слишком