Тень. Карин Альвтеген
Читать онлайн книгу.
подбирала слова, что в результате не говорила ничего. А в тех редких случаях, когда она все-таки преодолевала себя, ее спотыкающиеся о бесконечные «как бы» и «наверное» фразы звучали скорее как вопросы, а не утверждения, и в итоге она умолкала под пристальным взглядом Акселя. Она сама себе удивлялась. Может, это было запоздалым проявлением ее разрыва с семьей, оставшейся в Худиксвалле, городе, где прошло ее детство. В их роду она первая получила высшее образование. Отец с матерью поддерживали Луизу и защищали от тех, кто считал ее выскочкой, но порой, видимо, и сами сомневались, не слишком ли высоко она задрала планку. В ее родном доме слова служили конкретными инструментами, и их без нужды не использовали. Считалось, что, если проблемы не обсуждать, они решатся сами собой. Мысли следовало держать при себе. Книжки были уделом людей образованных, представляющих другой, более утонченный социальный слой – учителей, врачей, начальников.
Уважение к власть имущим передавалось от поколения к поколению и было естественной частью существования. Каждый знал свое место и старался не нарушать раз и навсегда заведенный порядок. Такая ситуация всех устраивала, семьи держались вместе и помогали друг другу чем могли. По выходным для подзарядки выпивали. Но всегда почитали тех, кто владел словом. На родительских собраниях в школе и на приеме у врача снимали шапки и склоняли головы. Если же кто-нибудь в поисках лучшей доли пытался выйти за пределы своего круга, на него смотрели как на изгоя. А писатель считался фигурой таинственной, далекой и возвышенной, кем-то вроде фокусника, знающего то, чего другие не понимают, умеющего поймать неуловимое и описать то, чего никто больше не видит.
Как поначалу она гордилась тем, что носит фамилию Рагнерфельдт. Когда разговор заходил об Акселе, глаза ее друзей зажигались, любая связанная с ним информация была им интересна. Но она реагировала спокойно, была скупа на ахи и охи, и друзья решили, что она завидует великому человеку. Аксель Рагнерфельдт был национальным достоянием, и о нем следовало говорить только в превосходной степени. Он, мудрейший из мудрых, в своих размышлениях о добре и зле вытачивал из родного языка поистине потрясающие истории. И она прекратила говорить о том, что чувствовала, и сделала вид, будто превратилась в его поклонницу. Так ей было проще. Безграничное уважение, которое вызывал у нее свекор, сделало ее косноязычной, и она так и не узнала, что он за человек. А теперь онемел он, и – хотя она никогда бы в этом не призналась, она порой воспринимала это как освобождение.
– Я ухожу!
Луиза встала, туже затянув пояс халата.
– Подожди!
– Через десять минут начинаются занятия!
Дочь была уже у двери. Луиза обняла ее, застегнула молнию на куртке.
– Ну, пока. В семь? Папа звонил?
– Нет.
Луиза сглотнула и натянуто улыбнулась.
– Он приедет, вот увидишь.
Элен промолчала. Дверь захлопнулась, Луиза осталась стоять в прихожей. Закрыла глаза, проклиная то, частью чего она со временем стала. Ее собственные