Компромат на кардинала. Елена Арсеньева
Читать онлайн книгу.
светившейся насквозь ветчины; напоследок подаются блинчики или яичница с вареньем на небольшом плафоне. Небось исхудаешь здеся! Надо быть, скоро сам себя в постели искать на ощупь станешь!
Хожу и хожу, но еще не понимаю города ни капли. Улиц до сих пор не знаю и не узнаю никогда. Что за многолюдство! Двадцать театров, и все полны. Все улицы, кофейные домы (кабаки по-нашему) полны. Гульбище! Куда ни обернешься, везде кишмя кишит народ. Что за великолепие в Palais Royal: золото, серебро, жемчуг, моды! И все в прельстительном беспорядке. А Лувр, а колоннада оного! О Париж, ты удивителен!
Устресы сегодня поедим. Здесь они, как в опере «Венецианская ярмонка», по две копейки. Что за дешевизна! И на редкость сытная еда, хотя и употребил я не полдюжины, как здесь принято, а самое мало дюжины две, чтобы расчухать полновкусие.
Вчера видел Вестриса-ломальщика20. Боже милосердный, можно ли так ослепить людей! Чистое шарлатанство. Сальваторе Андреевич сперва глядел с молитвенным выражением, а потом вдруг изрек, что наш кучер Егорка не хуже способен сплясать.
Сегодня ходили в Opеra, балет был «Пигмалион». Ах, кабы в батюшкин театр таких балетмейстеров, что б можно было с его актерами сделать! Все лоск парижский, все школа… Подозреваю, что и моему малеванию недостает не глубинного таланта, а именно блеска, лоска, умения – истинного мастерства, словом. Вся надежда на римских учителей.
Ужаснулся, обнаружив, что альбом мой не пополнился за эти дни ни единым рисунком. Все брожу, рот разинувши, да попусту глазею по сторонам. Сальваторе Андреевич справедливо сказал, что в Париже удивительно время проходит. Возьми всякий день особо, нет ни одного, который не был бы полон и занят, а собери их все вместе – удивишься, найдя их все пустыми и праздными.
Жареные каштаны мне не поглянулись. Спервоначалу налопался от пуза, эх, думаю, сласть какая! Теперь с души воротит, уж и глядеть на них не могу, а ими тут, как назло, на каждом углу торгуют. Стоит жаровня, подле мусью притулился, ворошит совочком на ней каштаны сии, а они вкусненько так потрескивают от нестерпимого жара. Сие потрескивание да запах вкуснейший – вот и все, что есть проку от тех каштанов. Остальное же – тьфу.
Решил взяться за ум, точнее, за работу. Результат вышел самый неожиданный.
Возле Нотр-Дама, делая наброски этого удивительного строения (пуще всего заинтересовали меня жуткие рожи чудовищ на крыше, химеры называемые), обменялся несколькими словами с другим таким же рисовальщиком. Англичанин, только что из Рима, изрядно говорит по-французски, однако его я отчего-то понимал лучше, чем французов природных. Он сказывал, что видал в Риме двух или трех русских и составил себе об них неплохое мнение. Ничего в нем не напоминало о пресловутой чопорности англичан, какими их описывают. Ощущение, что милорд пребывал навеселе. Признавался, что этакое веселящее ощущение произвел на него именно Рим, в коем, несмотря на l'esprit morbide du Pape – мертвящий папский дух, ежели
Знаменитый балетный актер того времени.