Компромат на кардинала. Елена Арсеньева
Читать онлайн книгу.
язык, меняется психика. Йотированные гласные звуки, которыми изобилует этот язык, якобы ломают исподволь человека, провоцируя мощный удар по гипофизу, надпочечникам. Самое страшное выражение этого языка, которое вызывает мощнейший выброс адреналина: «Я тебя люблю». Иначе говоря, «ти амо». Как спокойно это звучит на нашем языке и как коварно, тревожно, мучительно по-русски… Простите, отец мой, кажется, передают какую-то новую информацию о рейсе. О нет, вылет опять отложен!
– Сожалею. А она? Ты видишь ее?
– Конечно. Но тут столько народу, я не могу…
– Очень хорошо. Как говорится, все, что ни делается, делается к лучшему. Ты устроишь два дела сразу. Мы нашли еще одного человека.
– Еще одного?! И где?
– Это очень забавно, но там же, в том же городе. Задача облегчается, не так ли?
– И кто он?
– Пока почти ничего не знаю точно, кажется, какой-то юнец, мальчишка. Тебе сообщат на месте.
– Еще один! А вы уверены, что нет никакой ошибки?
– Все бывает. Это и предстоит тебе выяснить. Прощай, Джироламо. Позвони, как только что-то прояснится насчет вашего вылета.
– Прощайте, отец мой. Конечно, я позвоню.
Глава 9
ГОЛУБЕЦ С ШАГОМ
Вот какое сделал я наблюдение: очарование Рима не есть нечто мгновенное и внезапное. Оно не обрушивается на приезжего сразу, не поражает его как молния. Оно медленно, постепенно, медоточиво просачивается в душу и мало-помалу наполняет ее, не оставляя места ничему другому. Нынче я разговорился с одним немолодым французом, делавшим набросок с гробницы Цецилии Метеллы с таким видом, будто впервые увидал ее. В беседе выяснилось, что приехал он в этот город отнюдь не вчера, а пятнадцать лет назад. Смеясь над собою, человек сей поведал, что в первые дни готов бы повернуться и уехать без оглядки, настолько разочаровал его Рим. А теперь не может и не хочет из его плена вырваться.
Сказать по правде, мне тоже расхотелось уезжать. Пока я не постигаю, в чем, собственно, власть Рима заключена. Не в старинных же только зданиях! Не в музыке же волшебной, коей, к слову сказать, я слышу здесь гораздо меньше, чем ждал. Судя по тому, что я прежде слышал об Италии, я воображал, что здесь говорят не иначе, как распевая. Или отплясывая тарантеллу…
Нынче со мной произошел замечательный, поразительный случай! Я как раз вышел с мольбертом и устроился на прекраснейшей из римских площадей – Пьяцца Навона. Я сидел под старым кипарисом на мраморной скамье, и твердые, смолистые шишечки сухо стучали, падая на нее. Три многоводных фонтана, игра их струй и красота церкви Сант'Аньезе настолько меня заворожили, что я не мог оторваться от работы. Надобно сказать, что колорит здешнего пейзажа в ясные дни (а погоды установились преотличнейшие!) до того красочен, что на бумаге и холсте неминуемо кажется пестрым. Холодные и теплые тона отличаются друг от друга разительно! Я как раз думал, что этюд мой, писанный с натуры, более напоминает выдуманный, нереальный пейзаж, как вдруг в пение фонтанных струй вплелась едва различимая мелодия тарантеллы.
Я