Пушкин. Леонид Гроссман
Читать онлайн книгу.
стихотворений, в которых глубокий тон неизведанного чувства выражался и в новой для него поэтической форме – элегии. Примечательно, что в дневнике Пушкина 1815 года восхищение Бакуниной переплетается с лирическими стихами Жуковского, тщательно выписанными юным автором в качестве эпиграфа к собственным признаниям:
Он пел любовь, но был печален глас.
Увы! Он знал любви одну лишь муку!
«Как она мила была! Как черное платье пристало к милой Бакуниной!»
Но несравненно более украсили «милую Бакунину» первые элегии Пушкина. Мотивы страсти, надежды и отчаяния звучат в небольших стихотворениях, иногда непосредственно посвященных этой девушке, иногда же отдаленно навеянных ее образом, как «Медлительно влекутся дни мои» или знаменитое по своей напевности «Слыхали ль вы за рощей глас ночной», столько раз переложенное на музыку русскими композиторами.
Некоторые юношеские посвящения Пушкина задумчивы и печальны, но многие из них принадлежат к типу просветленных признаний. Адъюнкт по кафедре Кошанского П. Е. Георгиевский отметил в своем курсе два свойства элегии: печаль и радость при общих чертах «мягкости и нежности», свойственных канцоне. Таков у Пушкина радостный гимн любви «К живописцу», таковы «Осеннее утро», полное ожиданий весны, «Месяц», проникнутый воспоминаниями о наслаждении, «Я думал, что любовь угасла навсегда», охваченное мечтой о свободе, таков и ряд других «жалоб», проникнутых надеждой и счастьем. Элегия Пушкина, получившая «пронзительно унылые» ноты, в беспечные лицейские годы еще часто звучит молодой любовной песней под открытым небом царскосельского парка:
Когда в тени густых аллей
Я слушал клики лебедей,
На воды светлые взирая…
При всем разнообразии этих поэтических записей в них есть одна общая черта – это преклонение молодого поэта перед мыслью, вдохновением, мудростью. Уже в ранних стихах он любит поэтизировать человеческое мышление. «Светильник ума» уже назван в 1815 году в посвящении другу Пущину. В духе передовых писателей XVIII века Пушкин пишет повесть о «разуме человеческом», о «праве естественном». В одном из лучших лицейских стихотворений он выводит мудреца Дамета, ненавидящего рабство и утверждающего культ свободы. Даже заунывная элегия с ее грустью и встревоженностью не отводит автора «Лициния» от того культа знания, поэзии, философии, который был так свойствен Ломоносову, Фонвизину, Радищеву, Державину. Наследие русского просвещения как бы озаряет внутренним светом беглые наброски этих студенческих тетрадей, ставших одною из драгоценностей русской культуры. Это преддверие к великому торжеству Разума в творчестве зрелого Пушкина.
В эти годы созревания своего таланта Пушкин начинает противопоставлять показной и внешней лицейской педагогике подлинные ценности современной поэзии. Если с нескрываемой иронией он неизменно отзывается о «кафедре», «латыни», «фолиантах», «педантах», «холодных мудрецах», то Жуковский и Батюшков становятся в ряд его излюбленных