К пристани Речного вокзала – шедевра сталинской архитектуры, где итальянское причудливо сочеталось с неандертальским, вылетел кортеж автомобилей. Вереница представительских машин перемежалась тяжеловесными джипами охраны, пылко мерцающими машинами сопровождения. Раскаленная вереница остановилась у теплохода. Телохранители помогали выйти тем, кого в народе называли «могучая кучка» и кто составлял ближнее окружение Президента. То были генпрокурор Грустинов, председатель Госдумы Грязнов, министр экономики Круцефикс, телемагнат Попич и министр обороны Дезодорантов. Все держались вместе, были встревожены, недоверчиво поглядывали на белоснежный, окруженный пышными огнями корабль. Шли по трапу гуськом, осторожно ставя ноги, словно боялись, что трап может рухнуть, и они упадут в темную, с ртутным отливом воду.

      – Василий Федорович прибыл? – спросил Грустинов у капитана Якима.

      – Так точно, – по-военному отрапортовал капитан, называя номер каюты, в которой остановился Есаул.

      Офицеры экипажа в белых мундирах с серебряными позументами, вооруженные кортиками, провожали вождей по каютам, передавая им ключи с костяной головой поэта, напоминавшие жреческие символы.

      Прокурор Грустинов, как только оказался в каюте, запер на два оборота дверь. Осмотрел все углы, словно опасался засады. Постучал кулаком в стену, убеждаясь в ее прочности. Плотнее занавесил окно, чтобы чужой взгляд не проник с палубы в помещение. Извлек мобильный телефон, затрепетавший в его толстенной пятерне, как жемчужная раковина. Набрал номер отдаленной колонии, где за колючей проволокой с пулеметами, в тюремном бараке, на нарах, в серой робе зэка томился некогда могучий нефтемагнат. Узник давно уже отказался от своих либеральных воззрений. Миновал краткосрочную фазу увлечения социал-демократией. От «левого поворота» качнулся к национальной идее, призывая к национально-освободительной войне. Но и это осталось позади. Погруженный в мистику, исполненный видений, он принял православие и дал обет, выйдя на свободу, постричься в монахи. Генпрокурор внимательно следил за его эволюцией, с облегчением наблюдая, как в знаменитом узнике исчезает мстительность, он уже отказался от мщения своим мучителям