Почтальон и ноябрь. Мария Павликовская-Ясножевская
Читать онлайн книгу.
стылым,
и, будто чуждый ангел, везет шофер случайный
меня сквозь то, что будет,
что есть – и то, что было.
Утопленник зловеще ночной фокстрот танцует,
качаясь монотонно на Сены липкой глади;
химеры Notre-Dame взывают «Аллилуйя!»,
своим жандармским оком
на город строго глядя.
И каменными ртами завоют – то на месяц,
то на фонарный отсвет – то розовый, то синий,
косясь порою глазом на то глухое место,
где стал парижский призрак —
тень вдовья гильотины.
Нелепые, глухие, беспамятные толпы
толкутся в муравьином
немом и страшном визге,
а зависти и лести – на небе в цвете желтом —
до самых звезд взмывают отравленные брызги.
Холодный камень Сены на метрополитене
между водой и нами —
судьба в ночном дозоре…
Всю ночь над сводом дева, подобная сирене,
качаясь над волнами, теченью Сены вторит.
Линялый завсегдатай парижских тротуаров
вдруг на меня косится слащавым рыбьим оком,
и в тот же миг испанец с походкой, полной жара,
исчезнет в переулке
случайном и далеком.
Рычит автобус… Улиц струящиеся нити
наполнены обманом… Подружитесь с полипом?
Со спрутом? С осьминогом?
Ах, нет? Тогда бегите
по пастбищам французским – домой, к зеленым липам!
Плыви туда, где заводь, к покойной, ясной сини,
ты, маленькая рыбка среди акульей стаи,
где тысячи танцовщиц,
сложенных, как богини,
твое топтали сердце, балуясь и играя.
В Aubert Palace, Gaumont, Paramount и Cameo[11]
целуются – и только.
Кто это мог предвидеть?
Оркестр играет громко – как белая камея,
мой одинокий профиль нелеп и столь обыден.
Eiffel, как гриб крученый, разверзнулся геенной
и виден отовсюду, как бес на брачном ложе.
Все чересчур огромно… Мне – крошечной вселенной –
все это недоступно, как крокодилья кожа.
Но как в толпе прохожих идти одной, тоскуя,
без теплых рук? На небе – закаты розовеют
и вспыхивают звезды…
А для чего живу я —
среди деревьев чуждых безлистная аллея?
Вокруг – потоки взглядов и тысячи объятий,
и видится прохожим в весеннем сладком трансе
в кругу Больших Бульваров
дорожный указатель,
где под руку гуляют и думают: Douce France…
Колдуньи Парижа
В переулке Пигаль есть одна комнатенка глухая,
что зажата меж лавок, в которых торгуют салатом —
мадам Каль, не открывши конверта, там письма читает,
сотню франков берет за услугу. Я помню, когда-то
про мамашу Дюваль с авеню Фромантен услыхала,
будто та напророчит судьбу над кофейною гущей,
перескажет тебе твои тайны с улыбкой усталой,
пахнет кофе в отеле ее. У Жирар-вездесущей,
на
Старые кинотеатры Парижа, сегодня не функционирующие.