Три долі. Марко Вовчок
Читать онлайн книгу.
голос пел украинскую песню:
Тиха вода береги понімає,
Великий пан до мене прибуває
А у мене думу
Як на морі шуму
При первых же звуках этого голоса боярские пальцы, сначала так крепко уцепившиеся за притолку, что совершенно побелели, вдруг ослабели, разжались, на боярском лице мелькнуло: «Пропадай все на свете, а я упьюсь этим хмелем!», и, тряхнув своими роскошными русыми кудрями, боярин скрылся.
XXI
– Что, далеко еще итти? – спросила Маруся.
– Утомилась, ясочка? – спросил сечевик.
– Нет, не утомилась. Я только хочу знать, далеко ли еще итти.
– Не далеко. Вон видишь впереди, направо, лес? В этом лесу мы и отдохнем. Да, может, утомилась, а?
– Нет, нет, право, нет!
Но он все-таки наклонился и заглянул нежно и заботливо в загорелое личико.
– Не утомилась? – повторил он. – Кто лукавит, знаешь, что тому бывает на том свете? Не доведется тебе горячую сковородку лизать, а?
– Не доведется, – ответила Маруся, и белые ее зубки сверкнули из-за свежих уст.
Подумав с минуту, она обратила свои темные сияющие глаза на спутника и прибавила:
– Да я лучше лизну, чем останавливаться!
– Я полагаю, лучше вот так сделать! – ответил он.
И, наклонившись, поднял юную софистку на руках и понес ее, как легкое перышко.
– Нет, нет… – вскрикнула она. – Я сама пойду, я сама…
Но могучие руки крепко ее придержали, и тихо сказанные слова: «Сиди смирно, моя ясочка!» – уничтожили всякое сопротивление. Она обняла смуглую, как темная, полированная бронза и, казалось, как бронза, крепкую шею и прилегла головой к богатырскому плечу.
День начинал клониться к вечеру, и не было уже полдневного палящего зноя; дорога или, правильнее говоря, тропинка, шла то по полю, по узеньким межам, между высоким, густым, как очерет, житом, то по небольшим дубравкам, преисполненным цветов, гнезд, благоуханий, разногласных и разноперых птиц, радужных бабочек, диких пчел, изумрудных кузнечиков, золотых игл солнечных лучей и прохлады. Время от времени, где-нибудь вдали показывалась колокольня сельской церкви, сверкало озерцо, речка или пруд, расстилался, как темный бархат, широкий луг, виднелась деревня, блистающая белыми хатами, пестреющая цветущими огородами, зеленеющая садиками, или белел из-за деревьев одинокий хутор.
– Видишь, сколько волошек и куколю в жите? – сказал сечевик.
И несказанно мягко было выражение его закаленного и непогодами и суровою жизнью лица, когда он приостановился и показывал уютившейся на его сильных руках девочке бархатистые чашечки синих васильков и малинового куколю, мелькающие между сплошными, прохваченными солнцем, бледно-зелеными колосьями ржи.
– Знаешь что, Маруся? Здесь стоит присесть да венок сплести! – продолжал он. – Славный венок будет! Такой славный, что и не сказать!
Говоря это, он бережно спустил девочку на землю, тихонько посадил ее на темную мураву межи и, протянув свою длинную, могучую руку в жито, начал