Державный плотник. Даниил Мордовцев
Читать онлайн книгу.
его труды в писаниях,
Тщанно-мудрословные в претолкованиях
На память ему да будет
Вечно и не отбудет.
– Воистину умилительное надгробие, – согласился Митрофан, – и по заслугам.
– Истинно по заслугам, ибо коликую войну словесную вел покойник с пустосвятами! – сказал Стефан Яворский. – Вот хотя бы, к примеру, о таинстве крещения: Никита Пустосвят в своей челобитной обличает Никона за то, будто бы тот не велит при крещении призывать на младенца беса, тогда как якобы церковь повелевает призывать.
– Как призывать беса на младенца? – удивился Митрофан.
– В том-то и вся срамота! В обряде крещения, как всякому попу ведомо, возглашает иерей: «Да не снидет со крещающимся, молимся Тебе, Господи, и дух лукавый, помрачение помыслов и мятеж мыслей наводяй».
– Так, так, – подтвердил Митрофан.
– А Никита кричит, подай ему беса!
– Не разумею сего, владыко, – покачал головою Митрофан.
– Никита так сие место читает: «Молимся Тебе, Господи, и дух лукавый», якобы и к «духу лукавому», к «бесу», относится сие моление. Теперь вразумительно?
– Нет, владыко, не вразумительно, – смиренно отвечал Митрофан.
Воронежский святитель не знал церковнославянской грамматики и потому не мог отличить именительного падежа «дух» от звательного: если бы слово «молимся» относилось и к «Господу» и к «духу лукавому» также, то тогда следовало бы говорить: «молимся Тебе, Господи, и душе лукавый». Этого грамматического правила воронежский святитель, к сожалению, не знал. Тогда Стефан Яворский, учившийся богословию и риторике, а следовательно, и языкам в Киево-Могилевской коллегии[19], и объяснил Митрофану это простое правило:
– Если бы, по толкованию Никиты Пустосвята, следовало и Господа, и духа лукавого призывать и молить при крещении, тогда подобало бы тако возглашать: «Молимся Тебе, Господи, и душе лукавый»… Вот посему Никита и требует молиться и бесу, а его якобы в новоисправленных книгах хотя оставили на месте, а не велят ему молиться.
– Теперь для меня сие стало вразумительно, – сказал Митрофан.
– У сего-то Епифания и Симеон Полоцкий[20] сосал млеко духовное и, по кончине его, выдавал за свое молочко, но токмо оное было «снятое», – улыбнулся Стефан Яворский.
– Как, владыко, «снятое»? – удивился Митрофан. – Я творения Полоцкого: и «Жезл Православия» и «Новую Скрижаль» чел не единожды и видел в них млеко доброе, а не «снятое».
– Что у него доброе, то от Епифания, а свое молочко – жидковато… Вот хотя бы препирание сего Симеона с попом Лазарем о «палате».
– Сие я, владыко, каюсь, запамятовал, – смиренно признался воронежский святитель, – стар и немощен, потому и память мне изменяет.
– Как же! Лазарь безлепично корил церковников за то, что на ектениях[21] возглашают: «О всей палате и воинстве»… Это-де молятся о каких-то «каменных палатах»… Сие-де зазорно – молиться о камне, о кирпиче.
– Так, так… теперь припоминаю, – сказал Митрофан.
– Так
Киево-Могилевская коллегия – существовала в 1632–1817 гг. (с 1701 г. – академия). Основана Петром Могилой, митрополитом Киевским и Галицким, – первое высшее учебное заведение на Украине, центр образованности и книжности украинцев, русских и белорусов.
Симеон Полоцкий (в миру Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович) (1629–1680) – белорусский и русский церковный деятель, писатель. Полемизировал со сторонниками старой веры («Жезл Православия», «Новая Скрижаль»). Наставник царских детей, преподавал в школе Заиконоспасского монастыря. Один из организаторов Славяно-греко-латинской академии в Москве. Зачинатель российского силлабического стихосложения.
Ектения – молитва, произносимая в определенные моменты богослужения в сопровождении хора и завершающаяся словами: «Господи, помилуй» и «подай, Господи».