До конца уроков ничего странного больше не произошло. Скорее всего, потому что я старался, как и советовал Эдвин, избегать этого. Когда закончился восьмой урок, единственное, чего мне хотелось, – это поскорее убраться из школы, пока ещё чего не случилось. А то вдруг я нечаянно выращу прямо посреди холла кукурузу или залью спортзал дождём. Я забрал рюкзак из своего шкафчика и поспешил к выходу. Но, очутившись на запасной лестнице, натолкнулся на толпу учеников. Они окружили пролёт второго этажа. Спустившись на три ступеньки, я понял, что привлекло их внимание.

      Перри и Головастик.

      Нельзя сказать, что они мирно беседовали. Перри держал Головастика за лодыжку вверх ногами. Длинные сальные волосы бедняги свисали вниз.

      – Ну же, – сказал Перри, со смехом приподнимая и опуская Головастика несколько раз, так что его голова едва не стукалась о мраморный пол. – Попрыгай, как настоящая жаба.

      Должен сказать, что окружившие их подростки хихикали, как будто они видели в этом что-то смешное, а не кошмарные издевательства. Хотелось бы верить, что они просто боятся, что Перри отомстит им, если они не рассмеются, хотя многие из них были его закадычными друзьями. Ведь такое зрелище могло понравиться только больным на голову людям.

      Я знаю, как поступил бы в любой другой день. Хотелось бы сказать, что я тут же вмешался бы и спас несчастного, пусть и с тяжёлыми для себя последствиями. Но буду честен: я бы просто сбежал. Потому что с моим везением я уже давно понял, что бороться с трудностями – значит, делать ещё хуже. Что хорошего будет, если побьют двух ребят сразу, а не одного?

      Но сегодня всё было иначе. И я, недолго думая, решил, что Перри должен ответить за это. И вместо того чтобы убежать, я громко крикнул:

      – Эй, Перридринкл!

      Все обернулись на меня. Назвать Перри полным именем – такое ещё никому не сходило с рук!

      – Если ты завидуешь, что мама Головастика не бросила его, это ещё не повод издеваться над несчастным созданием.

      Толпа ахнула. Все знали, что мама бросила Перри, когда ему было 2 года. И он до сих пор болезненно переживал это, потому что у него было шесть татуировок про маму, которые его отец, профессиональный борец, разрешил сделать.

      Я тут же пожалел, что сказал это. Я ничего не исправил, зато совершил большую ошибку. Мог бы просто вежливо попросить его прекратить. Вдруг он послушался бы.

      – Шарик-Лошарик Жирмонт, – медленно сказал Перри, чеканя каждое слово. Он бросил Головастика на пол бесформенной кучей. Я успел пройти три последние ступеньки. Остальные ученики обступили меня, отрезая путь к отступлению. Головастик