Вечером он пришел. Заяц не поздоровался и захлопнул дверь в свою комнату.

      От Игоря пахло табаком и спиртным, и чужой нежной самкой. Она хотела его обнять, обнимать долго и крепко, прижиматься намокшей под мышками кофтой, и волосами, и ртом, чтобы заглушить этот неправильный запах и пометить своим, домашним.

      Она конечно же к нему не притронулась. Устало спросила:

      – Зачем пришел?

      Он сказал:

      – Потому что выбрал.

      – Кого? – спросила она, уже предчувствуя, уже торжествуя.

      – Тебя и Зайца, – сказал он с ученической интонацией, как будто отвечал на уроке литературы.

      Весь вечер его тошнило: слишком много выпил и намешал; подходил Заяц, петушиным голосом спрашивал – ты там как, пап; она тоже спрашивала и скреблась в дверь помочь. Заодно, на автомате, прислушивалась, не говорит ли по телефону.

      Когда ему полегчало и Заяц выключил у себя свет, сели на кухне поговорить. Просил прощения. Говорил, что семья для него это все. Обещал, что изменится.

      Она слушала со специальным «скучным» лицом. Потом сказала:

      – Не верю.

      – Почему?

      – Ты вчера говорил, что любишь другую.

      – Перетерплю, – ответил.

      Она взбесилась. Это был неверный ответ.

      – Это так, не серьезно, – послушно поправился он. – Я тебя люблю. Тебя и Зайца.

      Она села к нему на колени.

      Сидели долго, как раньше, как когда-то давно. Она сказала:

      – Только у меня есть условие.