По обстоятельствам чисто внутренним я чувствовал себя запертым в родном городе и удрал из него… Удрав же, опять оказался в клетке, причем чужой. И своя была все-таки лучше.

      Мне следовало обрести простор, чтобы ощутить логику построения дома в этом просторе.

      Я обрел простор, вырвавшись из города. Я захлопнул книгу, раскрытую не на той странице, и открыл ее на первой.

      Оставалась надежда, что если книга действительно прекрасна, то она сломит мое предубеждение и сама заставит любить себя. Насильно мил не будешь, но насильно ничто и не станет милым. Я никогда не смогу заставить себя любить что-либо. Это мне неподвластно. Я не свят. Но если вдруг: «Боже! – восклицаешь ты. – Так все понятно. Вот, оказывается, почему я не доверял тебе. Это я не тебе не доверял, а тем, кто рассказывал мне о своей любви к тебе, я не доверял. Да не так, не так тебя любили, как следовало любить! Вот в чем дело, – осеняет тебя, и ты меняешь адрес возмущения: – Вот как надо все это любить!» Так надеялся я вернуться в этот город, покидая его.

      Нам не важно прошлое любимой, если мы действительно любим (именно потому, что все прошлые любили не так – и их любили не так? – их и не существует для тебя). Может, потом, когда любовь начнет уходить из тебя – земля из-под ног, как неверная точка опоры, и понадобится тебе знание прошлого и ревность к нему. А если это тебе не важно, ты любишь.

      Так хотелось бы.

      Любовь к городу могла возникнуть лишь после любви к простору, в котором он заключен. Поэтому о городе потом, благо у меня будет к тому повод. Сначала о просторе.