Путешествие из России. Андрей Битов
Читать онлайн книгу.
нежно лижет берег. Но если бы «цов» было только «море»! А «цов» – это и «море», и «тишина», «цов» – это тоска в красивых глазах и просто красота, «цов» – это народ толпою и просто «много»…
Созвучия
майр – мать
сирд – сердце
серм – семя
мис – мясо
гини – вино
… —…
Но «камар» – это вовсе не «комар», «камар» – это «арка».
А «арка» – это вовсе не «арка», «арка» – это «царь». А «цар» – это вовсе не «царь», «цар» – это «дерево».
пар – танец, пляска
гол – тепло
цех – грязь
… —…
Но парение есть в пляске, «голое» и «теплое» – так близко… «Дерево» конечно же царственно, и все это натяжка, а вот что «цех» – это «грязь» – точнее не скажешь.
– У вас есть слово «атаман», – говорит мне друг, – а у нас «атам» – это «зуб», «клык». Поэтому, когда я в детстве книжки читал, все думал, что «атаман» – это человек с клыками…
– А я думал, что он на оттоманке лежит, – говорю я.
– У вас есть слово «хмель», – объясняет мне друг рано утром на первом уроке, – а «хмел» по-армянски значит «выпить». Поэтому у нас прижилось ваше слово «похмелье».
– Андрей, «аствац» – что такое? – строго спрашивает друг.
– Андрей, «аствац» – это хорошо или плохо?
– «Аствац» – это хорошо, – говорю, – «аствац» – это отец.
– А ведь верно! – удивляется мой друг. – Кенац![1]
Прямая речь
Аё – по-армянски «да». Чэ – по-армянски «нет». Не знаю почему, но всюду – на улицах, в магазинах, в автобусах – я чаще слышу «чэ», чем «аё». Чэ, чэ, чэ. Обычный автобусный диалог представлялся мне так: один все спрашивает, наседает, а другой отвечает «чэ, чэ», а потом, наоборот, другой все спрашивает, а первый отвечает свое «чэ». Я так сам понял, что «чэ» по-армянски «да», и спросил друга: а как по-армянски «нет»? А он мне и говорит: «Чэ». – Как «чэ»? – воскликнул я. – А как же тогда «да»? – «Аё». Вот как я ошибся. Думал, теперь разберусь… Но так я ни разу и не услышал «аё», а все «чэ».
Брат моего друга – журналист. Он меня очень любит, потому что я очень люблю его брата. Это в Армении естественно. Как-то мы шли с ним по улице, и он мучительно, страшно молчал. И смотрел на меня таким просящим взглядом, что я поневоле говорил без передышки и за себя и за него. Дело в том, что в Армении, наверно, нет другого такого человека, кому бы русский язык доставлял столько же истинного, даже физического страдания. Со мной он разговаривал в основном глазами. Когда ему следовало составить фразу по-русски, глаза его немели от напряжения и того давления, которое, по-видимому, развивалось в этот момент в его мозгу. Потом во взгляде его появлялись короткость и кротость, как у жвачных животных, и он не произносил задуманную фразу. Дело, по-видимому, было даже не в том, что он мало знал русских слов, а в том, что ни одного слова по-русски он не мог подумать.
И вот мы шли по улице, и вдруг из моей речи он
Аствац – Бог. Кенац – приветствие, аналогичное «Твое здоровье!»