– А ты что молчал? – тем временем напустился на Русю отставной полковник. – А?!

      – Да я говорил… Дядьке тому, который меня скрутил. А он мне тряпку в рот сунул.

      – Говорил… Ты говорил, да он тебя не услышал.

      – Да я орал, вообще-то.

      – Орал… Вот он тебе кляп и вставил… И нечего было так рот разевать. – Его превосходительство с досадой махнул рукой. – Глухонемой он.

      Видно было, что его превосходительство немного смягчился.

      – Развяжи-ка его, Григорий, – и барин выразительно помахал руками в сторону пленника. Кудлатый чёрнобородый Григорий кивнул, развязал Руське руки и вопросительно поглядел на барина.

      – Иди, голубчик, иди, – махнул тот немому. Потом присел на стул и с интересом уставился на мальчика.

      – Ну, рассказывай теперь по порядку – кто таков, куда путь держишь.

      Руслан медленно повращал затёкшими запястьями. Потом, осторожно подбирая слова, чтобы не ляпнуть лишнего, начал свой рассказ.

      Он вкратце рассказал про Воронцово и огромный дирижабль, про мышей и кота, из-за которого он улетел в небо, про сестру, оставшуюся внизу, про полёт и приземление, а точнее приводнение, и про мальчишку-француза, у которого отобрал мундир и башмаки.

      Чем дольше Руся говорил, тем больше смущался. На словах всё получалось как-то уж совсем по-суперменски. Однако распространяться о том, как у него тряслись поджилки, Русе тоже не хотелось. Эти подробности он почёл за благо опустить. Наконец, мальчик с облегчением замолчал.

      – Так вот значит, что за диковина у Косого брода свалилась. Мне уж разведка донесла, что с неба в реку черти попадали. Я думал – брешут, народ-то у нас суеверный… А ты, брат, оказывается, ловок, – одобрительно заметил барин, глядя на покрасневшего Русю с удивлением. – А с виду и не скажешь… Ну, оставайся пока у нас. Теперь всякий человек на счету. Ты, к тому же, не с пустыми руками пришёл – ружьё принёс. Идёт?

      Руся не отвечал, как будто решался на что-то.

      – А?! Что молчишь? Как тебя, то бишь… Руслан? Так идёт или нет?

      Тут Руся, кроме кляпа, со вчерашнего дня маковой росинки во рту не державший, выпалил:

      – А поесть дадите?

      Партизанщина

      Русю ждала дымящаяся тарелка суточных щей. Он мигом схватил ложку и принялся заглатывать щи, обжигаясь и швыркая. Оголодавшему Русе казалось, что вкуснее он ничего в жизни не едал. И горячее, кстати, тоже.

      Уписав тарелку щей, Руся взялся за пирог с кашей.

      – Кушай, милый, кушай, – приговаривала старушка-ключница, подсовывая ему то солёных рыжиков, то мочёных яблок. Руся только тряс головой в знак благодарности, и уплетал за обе щёки.

      Сытого и слегка осоловевшего Русю Курятников вызвал в гостиную. Здесь, глядя на разложенную на столе карту-схему, собственноручно нарисованную, Кузьма