В темнице «Крепости Отчаянья» было мрачно, сыро и одиноко. Гулкий ветер гонял по узким коридорам пыль, смешивая ее с запахом прелости и пота. Серые, поросшие плесенью стены наводили на мрачные раздумья, что, впрочем, частенько отражалось на психике заключенных – трое из десяти, протянув в столь удручающей обстановке едва ли год, кончали жизнь самоубийством.

      Крепость была буквально напичкана камерами – крохотными неуютными комнатушками. Под служебные помещения отводилось минимум пространства. Но занята была едва ли треть всех камер. И оно не удивительно, ведь наказанием отсидки в «Крепости Отчаянья» награждались только самые опасные и неисправимые преступники, осужденные, как правило, на неопределенный срок.

      Дак лежал на жестких нарах, тупо уставившись в грязно-серый потолок. На него ложились три размазанных луча света, порождаемых жалким подобием окна, что по недоразумению архитектора располагалось почти у самого верха стены и никак не могло дать маленькой комнатушке полноценного освещения.

      В голове лениво барахтались самые разные мысли. В первую очередь, о нынешнем скверном положении. Как ему, искуснейшему вору на всем континенте, удосужилось попасть сюда, в «Крепость Отчаянья»? Теперь он был совершенно уверен, что его подставили, и сделал это тот, к кому он впервые за всю жизнь проникся доверием, изменив своему основному жизненному принципу. Дак до сих пор отказывался верить в случившееся, блуждая где-то на размазанной границе реального и вымышленного. Но окружающая обстановка упорно твердила о суровой действительности – некогда неуловимому вору теперь предстояло коротать бесчисленные дни в одиночестве.

      Взгляд арестанта лениво прополз по потолку, минул полосы света, скатился по стене и остановился на небольшой клетке, скованной из толстых стальных прутьев. В ней томился еще один пленник: бельчонок по имени Кортыш, фамильяр Дака. Зверек лениво грыз орех, время от времени поглядывая по сторонам. Его некогда горящие