Вопросы буквоедения. Михаил Бару
Читать онлайн книгу.
голов, их подголовников, волостных, уездных и других разнообразных начальников. Это только на первый взгляд такая идея кажется дикой, противоречащей здравому смыслу и защитникам зеленых насаждений. Если же разобраться… В Древней Руси леса росло – хоть заблудись. И самых ценных пород! Начальников же – всего ничего, и экология была не в пример лучше нынешней, когда леса мало, а начальников совсем наоборот. Основная задача древнего начальника была простой – не суетиться, не давать руководящих указаний, не кричать, не снимать стружку, сидеть тихо в углу и не мешать севу озимых или обмолоту яровых. В обмен на эти нехитрые услуги начальника кормили, поили и укладывали спать с какой-нибудь ядреной Лукерьей или синеглазой Аграфеной, или обеими сразу, если начальника мучила бессонница. Понятное дело, что при такой-то жизни ни один нормальный человек, если он не бесчувственный деревянный чурбан, не удержится, чтобы не мельтешить, не кричать, не снимать стружку и не побежать к худенькой Параше или зеленоглазой Фросе, наскучив Лукерьей или Аграфеной.
Первое упоминание о деревянном старосте встречается в новгородской берестяной грамоте тринадцатого века. Уже тогда этому бревну было более ста лет. Крестьянам одной из новгородских деревень он прослужил бы и еще сто, но… хоть и был начальник береза березой, а в последние лет десять-двадцать стали замечать, что правой веткой староста то в карман чей-нибудь незаметно залезет, то примется щекотать проходящих баб. Бревно бревном, а за столько лет все же сумел научиться безобразиям. Осерчали мужики и прямо с живого начальника содрали бересту, отрубили правую ветку и сожгли.
Все же это был случай исключительный. Большая часть деревянных начальников служила народу верой и правдой. За это их украшали затейливой резьбой, раскрашивали, а одному боярскому тиуну из Черниговского или Галицкого княжества даже сделали из полированной карельской березы вставки в голову, что свидетельствует о развитых связях между средневековыми славянами и чухной.
Была, однако, и обратная сторона у этой деревянной медали. Очень страдали начальники от жуков-короедов и полосатых древесинников. На срезе головы хранящегося в музее деревянного подьячего времен Василия Темного хорошо видны ходы, проеденные насекомыми и спутавшие все годовые кольца[7]. От этого подьячий, и без того бывший тугодумом, совсем потерял всякую способность соображать. С другой стороны, по замерам выходит, что у него еще и голова была не с того боку затесана от самого рождения. Для избавления от насекомой напасти к командующим бревнам часто приставляли ручных дятлов, которые каждый день с утра и до вечера истребляли короедов и древесинников. Дятлов, кстати, так и называли – птица-секретарь.
И еще одно. Как известно, в деревянной Руси часто случались пожары. За один московский пожар в царствование Ивана Грозного только губных старост, не считая целовальников[8], натурально сгорело на работе более двух дюжин. И Петр Великий
Ботаники подсчитали – всего у подьячего было сто сорок восемь годовых колец. У деревьев годовые кольца, как известно, заменяют извилины, а поскольку они круговые, то дубы или березы могут думать свои мысли бесконечно. Потому и живут деревья гораздо больше нас с вами. Короеды же и полосатые древесинники своими ходами нарушают естественный ход мысли деревьев, отчего последние начинают путать одни мысли с другими, сохнуть, покрываться лишайниками и гнить на корню.
Должность целовальника ныне совершенно не используется в нашем государственном устройстве, а напрасно. В годы засух, неурожаев, репрессий, глада и мора обыватель, подступавший к властям с криком «Доколе!», был обычно встречаем целовальником, который обнимал и целовал бунтаря, обещая, что все обойдется, наладится и устроится, если не завтра, то послезавтра и уж в крайнем случае на следующей неделе. В целовальники брали народ губастый, с длинными руками. Бабы и вообще любили ходить к целовальникам по поводу и без повода. Когда их стали (не баб, а целовальников) делать деревянными, поток жалобщиков к ним понемногу стал мелеть и совсем иссяк уже в царствование Михаила Федоровича* (*С одной стороны, участь старых, вышедших на пенсию целовальников была незавидной – губы, вечно вытянутые трубочкой, которые они порой не могли втянуть обратно, вечное пришлепывание… а с другой, отставной целовальник, как правило, был отличным свистуном. Те, у кого был хороший слух, шли к скоморохам и в ансамбли художественного свиста, а те, у кого со слухом было похуже, но со здоровьем получше, шли в разбойничьи шайки – стоять на стреме. Такой свист слышен был за версту, а то и за две. Ну а те, кто по причине отсутствия слуха не попадал ни в ансамбль, ни в шайку, – те организовывали подпольные школы для обучения технике поцелуев. Власти на такие школы смотрели косо – потому как срамоты и непотребства в них… При Алексее Михайловиче целовальнику, содержащему такую школу, запросто могли высечь губы розгами или вовсе их отрезать по жалобе соседей на слишком громкое чмоканье после захода солнца, а вот уже при его сыне, Петре Алексеевиче, такие, с позволения сказать, учебные заведения расплодились, как тараканы в курных избах. Искусству европейского поцелуя дворянам и их детям было приказано обучаться наравне с танцами, навигацией и тригонометрией. Тогда, в первой четверти восемнадцатого века, в моде был не французский, а голландский и немецкий поцелуи, пахнущие крепким кнастером, мадерой и с непременной щекоткой дам усами…).