Он сидел за столом напротив, прокручивая четки темными, сильными пальцами и высокомерно попивая вино. В расстегнутом черном пиджаке и такой же черной рубашке. Мне видна его мощная волосатая грудь с резко выделяющимися кубиками пресса и массивная золотая цепь с крестом на бычьей шее. Изменился за это время. Возмужал. На скулах густая щетина. Если бы моя ненависть не сжирала меня, не испепеляла все мое существо болью, я бы с яростью рыдала о его красоте, потому что это адская насмешка, издевательство и кощунство дать такую внешность подобной твари. И если человек может вообразить самые мерзкие пороки, на какие способны лишь исчадия ада, то все они здесь. В нем. Под его грудной клеткой прямо в гнилом сердце. Я знала о нем все. Знала так много, что уже только ради этого стоило убить. Паук любил рассказывать мне раньше… исповедоваться перед своей жертвой о своих грехах, положив голову ей на колени, а уже через несколько часов вытирать об нее ноги, как о вонючую тряпку. Иногда мне казалось, что он зависим от своей лютой ненависти ко мне, и она его подпитывает.

      Наивная дура… решила, что если прошло столько времени, то Паук уже меня не найдет. Позволила себе снова начать жить… позволила любить себя и надеяться стать снова счастливой. Стать кем-то… но не Вереском.

      Паук смотрел изредка мрачным, тяжелым взглядом. Пиршество по случаю нашего венчания окончилось, и многие гости разъехались по домам, а некоторые все еще сидели за столом и упивались вином, хватали руками многочисленные десерты, мясо и сыры. Такие же животные, только более примитивные. Его шакалы. Я так и видела на их мордах плотоядный оскал. Скажет им «фас», и они разорвут любого, чтобы раболепно положить к носкам его ботинок куски мяса.

      Это была пытка – сидеть здесь, пытка – слышать музыку, видеть веселье, пьяные лица. Мне хотелось заорать, чтобы они прекратили! Это жуткий день! Такой же жуткий, как и несколько лет назад… когда