Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной». Лев Толстой
Читать онлайн книгу.
Да, у меня въ крови деревенскія привычки, – смѣясь сказалъ Левинъ.
* № 15 (рук. № 17).
– Ну, теперь давай тотъ длинный разговоръ, который ты обѣщалъ.
– Да только я не знаю, говорить ли, – краснѣя сказалъ Левинъ.
– Говорить, говорить и непремѣнно говорить. О, какой ты счастливецъ! – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, глядя въ глаза Левину.
– Отчего?
– Узнаю коней ретивыхъ по какимъ то ихъ таврамъ, юношей влюбленныхъ узнаю по ихъ глазамъ, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ.
– Ну, не очень юноша. Тебѣ сколько лѣтъ?
– Мнѣ 34. Я двумя годами старше тебя. Да не въ годахъ, у тебя все впереди, а…
– А у тебя уже назади?
– Нѣтъ, хоть не назади, у тебя будущее, а у меня настоящее, и настоящее такъ, въ пересыпочку.
– А что?
– Да нехорошо. Ну, да я не объ себѣ хочу говорить, и потомъ объяснить всего нельзя, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, который дѣйствительно не любилъ говорить, хоть ему хотѣлось теперь все разсказать именно Левину. Онъ зналъ, что Левинъ, хоть и строгій судья и моралистъ, какъ онъ зналъ его, пойметъ и съ любовью къ нему обсудитъ и извинить, можетъ быть.
– Не объ себѣ, ну, выкладывай. Эй, принимай! – крикнулъ онъ Татарину.
Но Левину что то мѣшало говорить. Однако онъ, видимо сдѣлавъ усиліе, началъ:
– Ты догадываешься?
– Догадываюсь; но не могу начать говорить. Ужъ по этому ты можешь видѣть, вѣрно или невѣрно я догадываюсь, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, и прекрасные глаза сіяли почти женской нѣжностью, глядя на Левина.[466]
– Ну чтожь ты скажешь мнѣ? По крайней мѣрѣ, ты откровенно, пожалуйста, – говорилъ Левинъ, – какъ ты смотришь на это? Какъ на возможную и желательную для тебя?
– Я? – сказалъ Степанъ Аркадьичъ. – Я ничего такъ не желалъ бы, какъ этаго. Ничего. Это лучшее, что могло бы быть.
– Но возможная ли?
– Отчего жъ невозможная?
– Я и хотѣлъ просить тебя сказать мнѣ откровенно свое мнѣніе, и если меня ждетъ отказъ, какъ я думаю…
– Отчего?
– Если ждетъ отказъ, то избавить меня и ее отъ тяжелой минуты.
– Ну, это во всякомъ случаѣ для дѣвушки не тяжелая минута, а такая, которой онѣ гордятся.
– Ну что ты, какъ братъ, какъ отецъ, сказалъ бы мнѣ? Чего я могу ждать?
– Я? Я бы сказалъ, что[467] ты теперь выбралъ самое лучшее время для предложенія.
– Отчего? – сказалъ Левинъ и свалилъ себѣ рыбу на тарелку, чтобы не развлекать[468] Степана Аркадьича, начавшаго было ему класть.[469]
– Оттого что послѣднюю зиму сталъ ѣздить къ нимъ Алексѣй Вронской, – сказалъ[470] Степанъ Аркадьичъ, кладя свою[471] красивую бѣлую руку на локоть Левина, хотѣвшаго ѣсть безъ соуса.
– Постой, соуса возьми.[472]
– Ну и что же?
– Алексѣй Вронский есть, я думаю, лучшая партія въ Россіи, какъ говорятъ матушки. И какъ я вижу, онъ влюбленъ по уши. Но я тебѣ… И говорить нечего; несмотря на то, что Вронской отличный малый, для меня то, чтобы ты женился
– Я? Обѣими руками. Но, къ несчастью, у меня нѣтъ сестры незамужней, а есть свояченица.
И глаза Степана Аркадьича весело смѣялись.
– Да я про нее и говорю, – рѣшительно сказалъ Левинъ.
Краска, только что проходившая, опять при этихъ словахъ покрыла уши и шею Левина.
– Я и не догадывался, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, также смѣясь глазами. – Но послушай, безъ шутокъ, – сказалъ, перемѣнивъ позу и выраженіе, – я отъ всей души желалъ бы, но мнѣ вмѣшиваться въ это дѣло и кому нибудь опасно.
– То есть ты хочешь знать, рѣшилъ ли я? Да, но согласись, что получить отказъ…
– Ну да, ну да, – сіяя улыбкой, поддакивалъ Степанъ Аркадьичъ.
– Есть одна изъ ужаснѣйшихъ вещей. А я не знаю, чего мнѣ ждать! – Онъ сердито взглянулъ на вошедшаго Татарина и перемѣнилъ русскую рѣчь на французскую. – И потому я хотѣлъ просить тебя, какъ моего и ея друга, если ты смотришь на это дѣло какъ на возможность и желательную вещь.
– Еще бы, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, и лицо его сіяло все болѣе и болѣе, и онъ, не спуская глазъ съ Левина, подвинулъ къ себѣ серебряное блюдо съ тюрбо.
– Вѣроятности! – заговорилъ онъ. – А если отказъ? Вѣдь это ужасно.
И онъ самъ улыбнулся, понявъ, что требуетъ невозможнаго.
– Отчего жъ и не хотѣть? Очень бы хотѣлъ. Это въ тысячу разъ легче. Да и не легче, a разумнѣе, чѣмъ мое положеніе теперь. Идти на совершенно неизвѣстное и рисковать – чѣмъ? оскорбить ее и получить отказъ.
Онъ вспыхнулъ, только представивъ себѣ живо это униженіе отказа.
– Это гордость. Страшная гордость. Но ты кушай.
Онъ подвинулъ ему блюдо.
– Я и не говорю, что нѣтъ, – сказалъ, онъ, бросая вилку. – Я не говорю, что я не гордъ, и не говорю, что я хочу быть либераломъ. Я люблю дѣвушку, хочу на ней жениться и желаю какъ можно меньше мучать себя и ее.
– Помилуй, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, – ты что – хочешь сватовства, какъ у купцовъ и въ комедіяхъ? Вѣдь ужъ въ наше время, – сказалъ онъ, этимъ аргументомъ окончательно побивая противника, – въ наше время ужъ права женщинъ, я не говорю эти крайности, а все таки женщина можетъ и должна сама рѣшать свою судьбу.
– И ты все таки не отвѣтилъ мнѣ на мой вопросъ: могу ли я надѣяться?
– Да ты вотъ какіе вопросы задаешь? Ты знаешь, что я тебя люблю, но у тебя главный недостатокъ то, что ты изо всего дѣлаешь трудности и самъ себя мучаешь. Надо проще смотрѣть на жизнь. Все это очень просто. Ты любишь дѣвушку, и на твоемъ мѣстѣ я бы сдѣлалъ сейчасъ предложеніе и все бы узналъ.
– Да, это очень просто по твоему, а по моему совсѣмъ не просто, – сказалъ Левинъ, задумавшись и чувствуя, что изъ его бесѣды съ Облонскимъ ничего не выйдетъ.
– Ну вотъ я скажу тебѣ, – продолжалъ Степанъ Аркадьичъ, – нынѣшнюю зиму къ Щербацкимъ часто ѣздитъ графъ Вронской Алексѣй, знаешь? Ну и очевидно родители думаютъ, что онъ имѣетъ намѣреніе, и оно такъ и должно быть. Но кто же ему можетъ сказать, любитъ ли его дѣвушка или нѣтъ? Ужъ это пускай онъ самъ отъискиваетъ.