Телега вовсю тряслась и раскачивалась, подбрасывая меня на соломе. Я с усилием вынырнула из воспоминаний. А вот и Лондон.

      Мы миновали городскую стену и поехали по улице, которая шла вдоль нее снаружи. Колеса телеги по ось завязли в грязи. Лошади ржали, возница сыпал проклятиями, шумливые пассажиры переместились в задок телеги.

      – Ничего страшного, – сказала мне соседка. – Мы почти у Смитфилда.

      Я прошла с толпой до конца улицы, потом мы свернули на другую: вдоль нее стояли сплошь одни таверны. Она вела на огромное плоское пространство, которое уже кишело прибывшими на сегодняшнюю казнь зрителями. Здесь собрались сотни людей: мужчины и женщины, моряки и швеи, даже дети. Передо мной протискивалась вперед семья: мать тащила корзинку с хлебом, рядом шел отец и нес на плечах маленького сына.

      Неожиданно мне в нос, в горло, в легкие ударила страшная вонь. Глаза моментально заслезились. Ничего себе запахи в Лондоне! Вскрикнув, я схватилась за шею – горло у меня горело.

      – Это тут у нас скотобойня на востоке, – пояснила женщина, с которой я ехала в телеге. – Когда ветер дует оттуда, кровь и кишки сильно воняют. – Она прикоснулась к моему локтю. – Тебе на Смитфилде будет непривычно – это сразу видать. Хочешь, пойдем со мной?

      Отчаянно мигая, я отрицательно покачала головой. Не хотела в компании с таким бессердечным существом видеть, как умирает Маргарет. Женщина пожала плечами и исчезла в толпе, оставив меня в одиночестве.

      Я, дрожа, засунула руку в карман и извлекла оттуда письмо, которое Маргарет написала мне за много дней до начала восстания на Севере, получившего название Благодатное паломничество. Я развернула тугой прямоугольник бумаги кремового цвета и в очередной раз восхитилась ее изящным, с наклоном почерком.