Я сошел в Кузине – поезд остановился на центральной платформе. Мать встречала меня, я увидел ее издали – и не поймешь, что ей за восемьдесят: спортивная фигурка, пестрое пончо, светлые волосы раскиданы по плечам, лицо женщины «второй половины жизни». Сейчас все так, понятие старости потеряло смысл, у нас теперь есть только люди молодые и зрелые.

      Настоящая старость начинается за сто лет или даже позже.

      И все же у меня почему-то защемило сердце при виде мамы.

      Рядом с ней сидел большой белый пудель Чарли, увидев меня, он вскочил и вежливо завилял хвостом.

      Мама побежала мне навстречу. Мы обнялись. Конечно, мы уже виделись в санатории, мать приезжала ко мне, я знал обо всех обстоятельствах ее жизни – нога практически не болит, у подруги Гульнары родился правнук, Чарли научился таскать колбасу из коквинера10; с осени маму пригласили опять читать лекции в Уральском Философском Клубе. И она тоже знала о моих делах – хотя в последние месяцы все они сводились к тому, насколько я научился двигать ногами, вставать, плавать, ходить…

      – Сташю, ты можешь сразу пойти к себе, если хочешь. Как я уже говорила, твоя квартира от меня недалеко. Так удобнее. Но я приготовила бигос…

      – Пошли-пошли, – я забросил рюкзак на сиденье электропузыря. Целый ряд ярких пузырей стоял у вокзала в ожидании желающих ехать. Мама села на место водителя и небрежно пощелкала старинной клавиатурой, настраивая автопилот. Машина с громким чпоком оторвалась от зарядного столбика и покатила по выделенной дорожке.

      Идиллическая картина – мать хочет накормить сына привычной домашней кухней. Вот только мать сроду не готовила ничего, и все время, которое я в детстве проводил с ней, мы питались из автомата или в кафе. Это было неплохо, я ничего не говорю. Но теперь она увлеклась готовкой не на шутку— атавизмы, что ли, всплывают под старость, память предков? Изображает из себя традиционную бабушку, вот только не понять, какой традиции –