Палыч

      Длинная, как пищеварительная система гротесковой змеи, комната. Грязно-голубые стены, пергаментно-желтые от старости розетки и выключатели, тканевая финтифлюшка на карнизе под самым потолком, прикидывающаяся шторкой. Этих примет вполне достаточно, чтобы признать казенный дом. А если добавить в интерьер восемь скрипящих и громыхающих панцирных коек и допотопный холодильник, который при включении и выключении подпрыгивает на месте с глухим «тыдых-тых», становится ясно, что речь идет о больничной палате.

      Только сейчас, лежа в палате № 6 (о, ирония судьбы!) кардиологического отделения, я задумался о том, насколько издевательски звучит слово «палата» по отношению к столь малопривлекательному помещению. Моему томящемуся в отсутствии впечатлений воображению представилась сказочно прекрасная палата белокаменная. Ну а в ней, как вы правильно догадались, – стол, ломящийся от яств. И восседают за тем столом не собутыльники, но собеседники…

      Пресная еда под минералку, пресные разговоры под минералку. Да и собеседники… Удивительное дело, я в палате самый старший, полшажка сделал в сторону шестого десятка. Витьку, надорвавшему физическое и душевное здоровье на уборке богатого дачного урожая горемыке, еще нет пятидесяти, а младшему нашему, Игоряше, едва сравнялось девятнадцать. «Бедный мальчик!» – воскликнет случайный посетитель (наверное, все-таки посетительница) в лучших традициях гуманистической русской литературы. Бедный мальчик! – продолжу я патетически. – Он едва не угодил в Вооруженные Силы с осенним призывом, но у его мамы оказалось достаточно связей и денег, чтобы водворить сына в палату № 6 кардиологического отделения городской больницы «скорой помощи» имени… правильно догадались, наркома Семашко. Бедный мальчик – самый счастливый из нас. Мама кормит его как на убой, а большеглазая девчоночка Женечка тайком таскает ему пиво. Делиться мама Игоряшу не научила. И надежды, что его научит этому армия, похоже, никакой. Мои воспитательные мероприятия успеха не возымели. М-да, наверное, так и приходит старость: понимаешь, что твои настоящие профессиональные успехи позади – как, впрочем, и все остальные – и со зла начинаешь ворчать на молодежь.

      Под кашу и минералку не сварганишь разговора о чем-нибудь приятном, ну, например, о футболе, поэтому если и говорим, то о политике. Очень похоже на то, как в пионерлагере пацанва изводит и радует друг друга страшилками. «В одной стране жил-был народ. И вот как-то страшный-страшный голос объявляет ему по радио, что по стране бродит Полный Песец, голодный и жуткий. Надо прятаться, а куда ж спрячешься, если Песец уже в твоем городе… на твоей улице… уже по лестнице поднимается… уже в квартиру ломится…»

      Спится после таких разговоров как-то не очень. Надо будет Любке сказать,