Космополит. Географические фантазии. Александр Генис
Читать онлайн книгу.
Но так рисовали города, людей писали яйцами. Для стариков и демонов темперу замешивали на темных яйцах деревенских кур, светлые яйца городских несушек шли на мадонн и ангелов.
По сюжетам ренессансная картина не отличалась от иконы, но выполняла другую функцию. Икона переносит нас в иной мир, картина позволяет в него заглянуть – как в окно. Там всегда красиво, что бы ни изображал мастер: казнь, смерть или вечные муки. Красота – не цель, а побочный и неизбежный продукт искусства, конечно, не любого, а того, что мы так любим. Начитанный в Платоне флорентийский художник, зная, что идеал недоступен, как солнце, писал его солнечными лучами. Не будучи, разумеется, солнцем, лучи давали представление о светиле, низводя небо на землю.
Отсюда тут столько синего. Икона, не заботясь о правдоподобии, любила золото, XV век предпочитал ультрамарин, который стоил в десять раз дороже и украшал даже Богородицу. Но еще до того, как улечься на стене, цвет играл сам с собой на площадях и улицах, когда их увешивали бесценными шелками. Как наш кумач, они создавали праздники и отвлекали от нищеты. О чем до сих пор можно судить по голубым подштанникам на бельевой веревке, расцвечивающими безобидный сиенский дворик.
В том мире жажда к цвету была так неодолима, что одноцветные штаны казались скучными – по сравнению с двуцветными и еще в полоску. За пределами цирка сегодня такой наряд кажется пестрым, но, как показал Версаче, только потому, что нам, всем цветам радуги предпочитающим черный, не хватает решительности и самовлюбленности. Люди на фресках нравились себе и другим и, похоже, наслаждались жизнью. Собственно, поэтому все приезжают в Италию.
Я думал об этом в кафе городка Буэнконвенто. За соседним, выползшим на булыжник столиком сидел дорожный рабочий в лазурном балахоне с оранжевой оторочкой, отражающей свет приближающихся фар. Сейчас они ему не грозили. Отложив рыжую каску, вытянув ноги в алых бутсах, он неторопливо курил, готовясь к будням. Я любовался им до тех пор, пока не углядел карабинера в мундире, который себе может позволить не всякая опера.
Холмы этрусков
– Они как женщины.
– Нет, как город.
– Нет, как женщины. Ну как ты не видишь?! Длинные, пологие линии. Изгибы томные, сладострастные, впадины укромные: не долина – лоно. Они спят, спрятав голову под рощу пиний, но грудь и бедра видны под зеленым одеялом.
– Это не одеяло, дубина, это озимые. Будущие макароны зреют на полях, просторных, словно площади. А между ними – улицы проселочных дорог. Кварталы виноградников. Парки цветущего рапса. Храмы кипарисов. И дубы, как памятники героям прежнего времени. А наверху – гребни крепостей.
– И в каждой – этрусские покойники, – врезался я в спор, не в силах сдержать познания.
В сущности, о происхождении этрусков никто ничего не знает, кроме одобренного Солженицыным профессора Орешкина, который раскрыл тайну загадочного народа. Она оказалась проще, чем казалось, ибо разгадка лежала на поверхности: «Этруски – это русские».
– Не