Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем. Дмитрий Фалеев
Читать онлайн книгу.изолированная, добровольное гетто. Чужаков здесь не любят и не пускают. Не столько сознательно, сколько по традиции, а традиция такова, что цыгане веками жили на особицу, но однако ж и не так, чтоб совсем уж отдельно – как тувинцы или чукчи. Те исконно находились на своей территории и могли позволить себе все что угодно, а цыгане, покинув родную Индию, везде попадали в чужую страну, с чужими порядками. Как удалось им за тысячу лет не раствориться в окружающих этносах – маленькое чудо. Видимо, тут и следует искать главную черту, от которой вышло и все остальное.
Монастырь был не их, но цыгане сумели устроиться в нем со своим уставом. Это требовало от них большой ловкости и хитрости. Вечные беженцы. Их домом был табор. Они возили Родину с собой. Дом на колесах. Их нигде не ждали, не приглашали. Других таких не было. А они своенравно продолжали повсюду оставаться не такими, как все! Расплатой за такую роскошь стало обособление – превращение в подобие закрытой касты. Их инакость многим не нравилась, особенно в странах Западной Европы, где бродячий народ долгое время подвергался гонениям – травили собаками, обвиняли в колдовстве, клеймили, вешали, отрезали уши, отдавали в рабство. Кому же охота любить своих обидчиков?
Как бы там ни было, а грань, отделяющая цыган от «гажей», то есть чужаков (при этом неважно, кем собственно являются эти чужаки – французами или финнами, армянами или чехами), в цыганском сознании с незапамятных времен существовала как стержневая. Им заветно, заповедно было важно не слиться. Почему? Так вышло, природа такая. Они бы и сами не смогли вам ответить, как получилось, что цыганский мир исконно делится на своих и чужих. У некоторых нэций[6] (под влиянием гонений, не из мизантропии – она им не присуща) слово «чужой» стало ассоциироваться со словом «враг». Сейчас страх прошел, но закрытая каста осталась закрытой. Был один цыганский артист, который мог достигнуть уровня Паваротти, но он даже пальцем не шевельнул, чтоб куда-то прорваться. «Цыгане меня знают, и этого мне достаточно», – объяснял он. Характерная логика.
С другой стороны, как ни относились цыгане к чужакам, они ясно понимали: без чужаков им не обойтись. Да и деться-то некуда! Всегда они с ними! Поэтому цыгане – и гордецы, и приспособленцы одновременно. Не против общества, но и не с ним. «В альтернативе», – сказал бы Кустурица.
Не с меня началось – творческие люди оттого и прославляют цыганскую жизнь (зачастую не зная ее изнанки), что она им сродни, и они точно так же ощущают себя в окружающем обществе как бы вне закона, на подпольном положении, потому что у искусства свои законы и они гораздо древнее любой из существующих ныне конституций, древнее России, древнее христианства, потому что сложились еще при Гомере, а это, согласитесь, адская древность. Диковатый сад искусства, на взгляд обывателя, – такой же неправильный и беспорядочный, как цыганский табор: ведь в нем распускаются любые цветы. Которые «можно» и которые «нельзя». Само слово «богема» (фр. boheme) в буквальном переводе означает «цыганщина», «цыганский дух». Однако задумаемся: если снаружи нам что-то и кажется откровенным хаосом,
6
Те же самые нации, племена, этногруппы.