Мы потому готовы верить любым рассказам о недостатках наших ближних, что всего легче верить желаемому.

      Мы признаемся в своих недостатках для того, чтобы этой искренностью возместить ущерб, который они наносят нам в мнении окружающих.

      Мы редко до конца понимаем, чего мы в действительности хотим.

      Мы считаем здравомыслящими лишь тех людей, которые во всем с нами согласны.

      Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.

      Мы хвалим других обычно лишь для того, чтобы услышать похвалу себе.

      На свете мало порядочных женщин, которым не опостылела бы их добродетель.

      На свете немало женщин, у которых в жизни не было ни одной любовной связи, но очень мало таких, у которых была только одна.

      Наш ум ленивее, чем тело.

      Нам легче полюбить тех, кто нас ненавидит, нежели тех, кто любит сильнее, чем нам желательно.

      Нам почти всегда скучно с теми людьми, с которыми не полагается скучать.

      Нас мучит не столько жажда счастья, сколько желание прослыть счастливцами.

      Насколько ясно люди понимают свои ошибки, видно из того, что, рассказывая о своем поведении, они всегда умеют выставить его в благородном свете.

      Наша зависть всегда долговечнее чужого счастья, которому мы завидуем.

      Наша искренность в немалой доле вызвана желанием поговорить о себе и выставить свои недостатки в благоприятном свете.

      Наше раскаяние – это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ.

      Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.

      Нашей полной откровенности с друзьями мешает обычно не столько недоверие к ним, сколько недоверие к самим себе.

      Наши поступки подобны строчкам буриме: каждый связывает их с чем ему заблагорассудится.

      Наши прихоти куда причудливей прихотей судьбы.

      Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних.

      Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям, совершившим проступки; мы укоряем их не столько для того, чтобы исправить, сколько для того, чтобы убедить в нашей собственной непогрешимости.

      Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем ее от себя.

      Невелика беда – услужить неблагодарному, но большое несчастье – принять услугу от подлеца.

      Необычайное удовольствие, с которым мы говорим о себе, должно было бы внушить нам подозрение, что наши собеседники его отнюдь не разделяют.

      Нередко нам пришлось бы стыдиться своих самых благородных поступков, если бы окружающим были