Не стреляйте в рекламиста. Иосиф Гольман
Читать онлайн книгу.
по старым горкомовским завязкам. В семнадцать лет работать вожатым было еще не положено, тем более с таким контингентом. Однако, как говорит известная поговорка, если нельзя, но очень хочется, то можно. Ефим эту поговорку модернизировал, изменив слово «можно» на «нужно».
Вот и сейчас, поулыбавшись Лене, старой, лет двадцати семи, мымре, знакомой по пионервожатским походам (опять же, Ефим пионервожатым никогда не был, но ему нравилась девочка Алла из этой команды, и уже давно никто не задавался вопросом, почему он участвует во всех пионервожатских тусовках), пошептавшись с Игорем, выдвинувшимся в горком из комитета комсомола их школы, и посоветовавшись со Львом Борисычем, замдекана института, куда его только-только приняли, Ефим оказался на пункте сбора спецпионерлагеря «Радуга».
Пионервожатый первого отряда Ефим Береславский слабо представлял себе свои будущие обязанности, но некоторые понятия знал точно. Ему должны были заплатить 37 руб. 50 коп. за отработанный месяц плюс бесплатное питание. Он получал трудовую книжку, и с этого момента ему шел трудовой стаж. И наконец, он избавлялся от институтской сельхозповинности: Лев Борисыч без радости, но с уважением прочитал горкомовское предписание о направлении Ефима на работу в лагерь по воспитанию трудных подростков.
– Ты там поаккуратнее, – сказал Лев Борисович и пожал ему на прощание руку.
А еще Ефим жаждал романтики. Для своих лет он хорошо знал уголовный мир и откровенно его боялся. Но подлость его характера как раз в том и заключалась, что если Ефим чего боялся, то туда и лез.
В более зрелом возрасте Береславский увлекся психологией и узнал о существовании людей, психологически «запрограммированных» на самоуничтожение. Но и это все-таки было не о нем, потому что, попав в проблему, Ефим проявлял чудеса изворотливости, чтобы выйти из нее без потерь. И чтобы через некоторое время снова найти себе «приключения»…
36 лет назад
Мама категорически запретила Ефиму заходить за сараи.
«Двор у нас большой», – говорила она, и это было правдой. Домики по улице Чапаева были двухэтажные, но маленькими они тогда не казались. Во дворе было даже место для линейки: летом по утрам местный энтузиаст поднимал флаг на самодельном флагштоке и делал с детьми зарядку. Здесь же пацаны гоняли в футбол, а девчонки в теньке, на скамеечках, установленных под большими, разросшимися тополями, нянчили кукол, большей частью тряпичных, самодельных.
Двор с трех сторон ограничивался тремя двухподъездными домами, а с четвертой стороны – вышеупомянутыми сараями. В них жильцы хранили дрова: горячую воду получали, протопив дровяную колонку в ванной. У некоторых в сараях была живность: утром там орали петухи, нередки были кролики, а у Калмычихи даже жила настоящая свинья.
Отец Витьки Светлова держал в сарае мотоцикл, поэтому около него, на мальчишечий вкус, всегда пахло особенно хорошо. Но дело не в том, что хранилось в сараях, а в том, что сараи были чертой, отделявшей свой мир от неведомого. И в том, чужом, мире творились непонятные, а иногда страшные