Глуп человек: он рушит города,

      Он храмы жжет, священные гробницы,

      И вот – опустошитель – гибнет сам.

      Несчастная, голову приподыми…

      Ах, выпрями шею… Нет более Трои,

      Нет с этого дня и царицы у Трои….

      Терпи переменчивость рока, плыви

      По воле зыбей, по воде судьбы!

      Не правь против волн ты жизни ладью, —

      Стремит ее высшая сила.

      Ох… ох…

      О чем же еще злополучной рыдать,

      Утратившей родину, мужа, детей?

      Богатство, величие предков моих

      Исчезло, развеяно, стало ничем.

      Кричать ли о горе, молчать ли?..

      Над чем зачинать погребальную песнь?

      Как мучаюсь! Ломит старушечьи кости,

      Все тело свело мне, на плитах простерта,

      Я навзничь на каменном ложе лежу.

      Ой, голову больно… давит виски…

      Бока, ой, бока… А хотела бы я,

      Как в море, часами качаясь размерно,

      Всем телом то влево, то вправо склоняться,

      Потоку сопутствуя стонов и слез.

      Страдальцам один остается напев:

      Оплакивать горькое горе.

      Корабли быстроходные,

      К Илиону святому приплыли вы

      Морем пурпурным, минуя

      Эллады надежные гавани,

      Под пэаны зловещие флейт,

      Под труб громозвучный голос

      На пристань забросить

      Изделье Египта

      И здесь, на прибрежье троянском,

      Беглянку искать Менелаеву,

      Ужас людей, позорище Кастора,

      Срам Еврота,—

      Погубившую Приама,

      Чад пятидесяти отца,

      Меня же, старуху Гекубу,

      Таким поразившую горем…

      Ох, беда моя!.. Где сижу?

      У шатров я сижу Агамемнона.

      В рабство гонят меня…

      Седины в печали остригла,

      Обезобразила голову старую…

      Троянцев меднокопейных

      Бедные жены,

      Бедные дочери,

      Невесты вы несчастливые!

      В дыму Илион – возрыдаем!

      Птицей, заслышавшей крики птенцов,

      Напев затяну,

      Но не тот, что я певала,

      Опершись на жезл Приама,

      Стопою размер отбивая

      Нашей пляски фригийской.

      Ах, о чем ты, Гекуба, так горестно стонешь?

      Призываешь кого? Изнутри, из шатра,

      Услыхала я пени и вопли твои.

      Ужас сердце троянок пронзил. Притаясь

      Там, под кровом шатровым, рыдают они

      Над своею невольничьей долей.

      Дочки! Дочки! Уж к веслам на вражьих судах

      Гребцов протянуты руки.

      Горе