– Ну ты и везучий! – Свистопляс ощупывал старшего десятника со всех сторон и никак не мог поверить, что тот остался в живых после пойманного грудью ледяного копья. – Вот же вы с Еремеем два сапога пара, и оба на одну ногу! Матвей, признайся, ты тоже… того?

      – Что значит того? – возмутился Барабаш, стягивая через голову порванную кольчугу. – Если какая-то сволочь сомневается в моей нормальности…

      И опять не успел договорить – толстая тетрадь в твёрдой кожаной обложке выпала из пришитого к поддоспешнику кармана, видимо, зацепившись за повреждённые кольца, и шлёпнулась к ногам. Ветерок тут же воспользовался моментом и зашелестел страницами, исписанными неровными, с многочисленными исправлениями и зачёркиваниями строчками. Старшина нагнулся, но был остановлен резким окриком:

      – Не трогай!

      – И не собирался, – Свистопляс сделал вид, будто заинтересовался красивым камешком. – Слушай, Матвей, а что там?

      – Тебе не всё ли равно? – Барабаш бережно поднял тетрадь, спасшую его жизнь, и осторожно погладил края рваной дыры. – Почти половину листов насквозь, сука… Вот же гнида пиктийская!

      – Ну всё-таки? – не отставал Твердимир.

      – Стихи там. Мои, – старший десятник внимательно осмотрел пограничников, готовый дать в рыло каждому, у кого увидит хоть тень улыбки.

      Улыбающихся не нашлось. Но всё испортил появившийся со спины профессор Баргузин:

      – Триада хранит дураков и поэтов, Матвей! А чтобы легче хранить, оба состояния души часто совмещают. Извини, брат, это судьба!

      Глава 5

      Огромные поленья драгоценного кайенского белого дуба полыхали в камине, давая столь необходимое в вечном тумане столицы тепло. Горит благородное дерево, за одно полено которого пиктийскому виллану нужно было бы работать года три. Только зачем это обычному виллану? У говорящих животных, от темна до темна копошащихся в земле, нет чувства прекрасного. Быдло не способно оценить всю прелесть замысловатой игры язычков пламени и тонкий аромат древесины, впитавшей соль и солнце далёких островов.

      На столике – игристое легойское в кубках тонкого стекла, оправленного в красное золото Гийони. Юный паж застыл в почтительном ожидании. Сколько ему? Десять? Двенадцать? Благородный неудачник из хорошей семьи – в его возрасте многие уже ведут дракона в атаку и упиваются могуществом боевых заклинаний, впервые испробованных на противнике. Этот бездарен. Так бывает – среди аристократов иногда рождаются лишённые дара уроды с древней, но бесполезной кровью в жилах. До эпохи Альбина Великого таких попросту убивали, но с тех пор милостью Благого Вестника общество стало добрее. Пусть живут и приносят хоть какую-то пользу.

      – Прошу простить за дурные вести, великодушная мониа, – эрл Эрдалер склонил голову, не вставая с кресла.

      Наедине