А однажды едва не случилась беда.

      Повелителя нельзя видеть спящим, это запрещено даже женам и наложницам. Стоит свершиться назначенному, женщинам положено немедленно уйти, или удалялся сам султан. Но с Роксоланой это нарушалось каждую ночь, она оставалась до рассвета в объятьях Сулеймана, а потому имела возможность видеть его и спящим тоже. Имела, но не видела, только вдыхала восхитительный запах его тела, уткнувшись носом ему в грудь.

      Но на сей раз она проснулась под утро и решила, что проспала – Сулейман не обхватывал ее сильными руками, не прижимал к себе, не закинул ногу на ее бедро. Мелькнула мысль, что Повелитель уже встал, но, повернув голову, Роксолана увидела, что он спокойно спит на спине.

      Слабый огонек светильника не позволял хорошенько разглядеть красивое лицо, но орлиный профиль вырисовывался четко. Роксолана склонилась над лицом мужчины, которому принадлежала ее жизнь. Несколько мгновений разглядывала в полумраке, а потом тихонько, почти беззвучно зашептала:

      – Сулейман… ты красивый… сильный… любимый…

      То ли прядка золотистых волос, упав на его плечо, разбудила, то ли чутьем воина он все же уловил что-то сквозь сон, но султан вдруг схватил Роксолану за плечи. Та вскрикнула от испуга.

      – Что?! Что ты шептала надо мной?! Колдовала? Отвечай!

      – Я… я сказала, что ты красивый… и я люблю тебя…

      Мгновение он смотрел еще недоверчиво, потом потребовал:

      – Повтори. Повтори те самые слова, которые ты произнесла.

      – Сулейман, ты красивый. Сильный, любимый… Это на моем языке. По-турецки так, – она повторила все на турецком.

      – Больше никогда так не делай.

      Он перевернул ее на спину, заглянул в глаза.

      – Называть меня красивым и любимым можно, но по-турецки.

      Ей вдруг стало смешно: он решил, что это колдовство?

      – А по-гречески можно? Ты же понимаешь по-гречески.

      Сулейман не смог сдержать смех:

      – Лучше все равно по-турецки.

      Он откинулся на спину, а Роксолана, осмелев, снова склонилась над ним:

      – Ты испугался, что я колдую? Это колдовство, я хочу, чтобы ты любил меня, чтобы был со мной счастлив, хочу дарить тебе радость. Разве это плохо?

      – Никому не говори о колдовстве, в гареме нельзя произносить таких слов, тебя могут просто уничтожить из страха.

      – Я знаю, меня не любят и боятся, потому что каждый вечер ты зовешь к себе наложницу с подбитым глазом, которую учишь писать и которая читает стихи. Гарем боится, но ты-то нет?

      – Боюсь. Но не за себя, а за тебя. Будь осторожна в гареме.

      Они были правы, гарем боялся, а когда гарем чего-то боится, недолго и до настоящей беды.