Там распаханные поля зеленей зеленятся, там в синем лесу из нор и берлог выходят, идут и текут по черным утолокам, по пробойным тропам Божии звери, там на гиблом болоте в красном ивняке Леснь-птица гнездо вьет, там за болотом, за лесом Егорий кнутом ударяет…

      Песенка вьется, перепархивает со цветочка по травушке, пестрая песенка-ленточка…

      А над полем и полем, лесом и лесом прямо над Костромушкой небо – церковь хлебная, калачом заперта, блином затворена.

      Гуси-лебеди

      Еще до рассвета, когда черти бились на кулачки, и собиралась заря в восход взойти, и вскидывал ветер шелковой плеткой, вышел из леса волк в поле погулять.

      Канули черти в овраг, занялась заря, выкатилось в зорьке солнце.

      А под солнцем рай-дерево распустило свой сиреневый медовый цвет.

      Гуси проснулись. Попросились гуси у матери в поле полетать. Не перечила мать, отпустила гусей в поле, сама осталась на озере, села яйцо нести. Несла яйцо, не заметила, как уж день подошел к вечеру.

      Забеспокоилась мать, зовет детей:

      – Гуси-лебеди, домой!

      Кричат гуси:

      – Волк под горой.

      – Что он делает?

      – Утку щиплет.

      – Какую?

      – Серую да белую.

      – Летите, не бойтесь…

      Побежали гуси с поля. А волк тут как тут. Перенял все стадо, потащил гусей под горку. Ему, серому, только того и надо.

      – Готовьтесь, – объявил волк гусям, – я сейчас вас есть буду.

      Взмолились гуси:

      – Не губи нас, серый волк, мы тебе по лапочке отдадим по гусиной!

      – Ничего не могу поделать, я – волк серый.

      Пощипали гуси травки, сели в кучку, а уж солнышко заходит, домой хочется.

      Волк в те поры точил себе зубы: иступил, лакомясь утками.

      А мать, как почуяла, что неладное случилось с детьми, снялась с озера да в поле. Полетела по полю, покликала, видит – перышки валяются, да следом прямо и пришла к горке.

      Стала она думать, как ей своих найти, – у волка были там и другие гуси, – думала, думала и придумала: пошла ходить по гусям да тихонько за ушко дергать. Который гусь пикнет, стало быть, ее, – матернин, а который закукурекает, не ее, – волков.

      Так всех своих и нашла.

      Ужи обрадовались гуси, содом подняли.

      Бросил волк зубы точить, побежал посмотреть, в чем дело.

      Тут-то они на него, на серого, и напали. Схватили волка за бока, поволокли на горку, разложили под рай-деревом да такую баню задали, не приведи Бог.

      – Вы мне хвост-то не оторвите! – унимал гусей волк, отбрыкивался.

      Пощипали-таки его изрядно, уморились да опять на озеро: пора и спать ложиться.

      Поднялся волк, несолоно хлебавши, пошел в лес.