В просторной гостиной богато обставленной квартиры интенданта был накрыт такой роскошный стол, что с трудом верилось, что всего в нескольких десятках метров отсюда люди счастливы, когда им удаётся получить свой кусочек хлеба, изготовленный из древесных дрожжей и прочих фантастических суррогатов. А тут на столе было тесно от коньячных и водочных бутылок, разной закуски. Отвыкший за войну от такого изобилия Рублёв заворожено глядел на тонко нарезанные кусочки осетрины, сыра, розовой копчёной колбасы, открытые банки рыбных консервов, тушенки, сгущенного молока. Особенно его потрясли совсем уж экзотические для блокадного города апельсины!

      По собравшимся в комнате гостям было видно, что они не боевые лётчики, им не приходиться, рискуя жизнью, брать живьём хорошо натасканных своими хозяевами немецких парашютистов-диверсантов. Наконец, они явно не нуждались в усиленном питании после тяжёлого ранения. И, тем не менее, эта вальяжная сытая публика, раскованно подпевая патефонной исполнительнице, наполняла дагестанским коньяком хрустальные бокалы, лениво намазывала маслом и икрой толстые ломти белого хлеба. А ведь такими продуктами, относящимися к высшей – пятой норме могли в условиях военного времени питаться только военнослужащие лётного состава ВВС, оперативники контрразведки, подводники и тяжелораненые пациенты госпиталей.

      Возмущённый фронтовик начал отчитывать майора. Не выбирая выражений, Рублёв назвал собравшихся спекулянтами, паразитирующими на страданиях жителей осаждённого города. В ответ на такое оскорбление майор под визг находившихся в комнате женщин выхватил из кобуры пистолет. Между ним и Рублёвым завязалась