Ты так любишь эти фильмы. Фигль-Мигль
Читать онлайн книгу.
сказал я. – Вы помните хоть одну реплику этого героя-подпольщика, который на деле мародёр и предатель?
Херасков задумался.
– Помню! – обрадованно воскликнул он, когда я уже приготовился душою скромно торжествовать. – В самом конце! «Скоро ты воссоединишься со своею семьёй. А может быть – кто знает? – и с Мюнце». На словах «кто знает» он засмеялся. Так, тихонько.
– А хоть одну реплику Мюнце?
– «Ты меня, наверное, за идиота держишь?» Это в сцене разоблачения. – Он фыркнул. – Ладно, ладно. Победили. Ну так и что?
– А могли немцы на исходе войны послать самолёт бомбить одну-единственную жалкую ферму-и не потому, что там склад листовок или боеприпасов, а так, в виде отместки?
– А это, может, и не на исходе было. Фильм в каком году начинается?
– И вот весь фильм подобно слеплен. Из агиток и клише. Это отличный метод, но тогда нужно выкинуть – из головы даже, не то что из кадра – всякую документальность… и реализм тоже.
– По-моему, так и сделано.
Здесь я возразить не мог: мы смотрели слишком разными глазами; чтобы возражать, мне пришлось бы одолжить ему свои.
– Насчёт клише, – сказал Херасков после паузы. – Вы думаете, в учебниках истории много писали о судьбе коллаборационистов и всех этих делах в первые послеоккупационные недели?
– Конечно, – сказал я. – Раз даже я о них знаю. – И посмотрел на часы. Время неумолимо истекало, и в голосе Хераскова – стоило к нему внимательнее прислушаться – оно истекало тоже, и хотя он задавал ещё вопросы и рассказывал о ранних фильмах Верхувена (теперь я повёл себя умнее, не выболтал, что фильмы эти помню не хуже его), я простился в первой же благоприятной паузе. Всё же этот разговор, пустячный и бестолковый, меня окрылил, и когда на следующее утро я пошёл за молоком и встретил соседку – она поднималась мне навстречу по лестнице и разговаривала со своей собакой, – то поздоровался весело и первым. Обычно новые люди или люди, которых я помню смутно и боюсь с кем-либо перепутать, вгоняют меня в такую оторопь, что решение поздороваться (если, конечно, первыми не поздоровались они сами, тогда я отвечаю благодарно и быстро) я принимаю, когда оно лишается всякого смысла. Но эту молодую женщину перепутать с какой-либо другой не представлялось возможным, и не только из-за собаки.
– Здравствуйте, – ответила она, и её собака посмотрела на меня так, как собакам вовсе не положено смотреть на людей (из-за того, наверное, что я их перебил? невежливо встрял со своим приветствием); а потом они прошли, и я услышал конец прерванной фразы: – И прикинь, Корень, он мне будет нотации читать! Пре-тен-зи-и! Что? Ну так читал бы, если б ему позволили. Ни фуа, ни люа, а туда же!
Я споткнулся на ходу, и щёки у меня, наверное, запламенели. Не потому, конечно, что принял сказанное на свой счёт: «здравствуйте», «не стоит благодарности» и «всего хорошего» нотацией не назовёшь, а претензии – по этому пункту я был странно спокоен, коль скоро речь шла о претензиях не ко мне, а моих