Покинув подъезд, Пережёгин свернул направо и обогнул угол этого дома, стоявшего в глубине двора.

      Прямо перед ним открылся вид на целую анфиладу проходов, двориков и арок, выводивших в соседний проулок.

      «Народный эксперт» двинулся через это внутреннее пространство, занимавшее добрый квартал.

      Миновав первую из арок, он увидел, что вправо, под прямым углом к главному проходу, от того «отпочковывается» своего рода каменный мешок – вытянутая тупиковая площадка. С двух параллельных сторон ее ограничивали тыловые, практически глухие, без единого жилого окна, стены домов, а с дальней стороны – высокая, более трех метров, оштукатуренная кирпично-бетонная ограда.

      На этой площадке выстроились в два ряда с полдюжины мусорных контейнеров, между которыми оставалось место лишь для проезда мусороуборочной машины. Очевидно, сюда выносили мусор жильцы нескольких соседних зданий. И не только бытовые отходы, но и крупногабаритный хлам, вроде отжившей свой век мебели и замененных дверей и оконных рам.

      Значит, именно здесь Омельев устраивал свои костры…

      Что ж, место для подобных акций самое подходящее. Тихое, глухое, почти потаённое. Никого из посторонних, несмотря на близость Невского проспекта. Разве что обрисуется вдруг фигура какого-нибудь жильца с пакетами мусора в руках. Да и то, как сказать: народ избавляется от мусора обычно по утрам и вечерам. Так что в дневное время здесь, скорее всего, ни души.

      Но именно это невольно наводит на другую мысль: представители нашей богемы тяготеют, как правило, к публичным акциям, к эпатажу. По логике вещей, Омельев должен был бы озаботиться присутствием толпы сочувствующих зрителей, включая репортеров желтой прессы. А он почему-то выбрал безлюдный тупик, да еще в эпицентре помойки. Куда же подевалось его эстетическое чувство? Что-то здесь не так. Не так. Ну, да ладно.

      Как же всё это происходило?

      Ходка за ходкой Омельев стаскивал сюда картины – больше сотни своих нераспроданных работ, скопившихся за последний период. А еще эскизы, наброски, рисунки. Здесь не было только «Банковского мостика», но ведь этот холст фактически принадлежал кисти другого, тоже не признанного при жизни живописца, и, вероятно, только по этой причине Омельев пощадил полотно «коллеги по творческому цеху».

      Вскоре у дальней стены контейнерной площадки образовалась весьма внушительная горка горючего материала.

      Он щелкнул зажигалкой, появилась легкая струйка дыма, и вот уже пламя занялось.

      Омельев достал из кармана пиджака початую бутылку водки и сделал мощный глоток.

      Ну, вот и всё. Его жизненный путь приблизился к завершению. Как только пламя разгорится в полную