Автомобиль остановился у пустыря. Солдаты выгрузили носилки с отцом Серафимом и положили их на снег.

      Владыка приподнялся на локтях и посмотрел на пустырь. Метрах в ста был набросан вал свежевырытой земли, а рядом с ним – глубокий ров.

      В это время подъехала другая машина, из которой вылезли капитан и комиссар. Они подошли к носилкам, и Реденс спросил:

      – Вы не передумали? Еще не поздно всё изменить.

      – Я не Иуда, – тихо, но твердо произнес митрополит. – Я всю жизнь нес людям веру. Я служил Господу нашему! А истинная вера – это самоотречение. Зло, которое вы сеете, вернется к вам… и тогда вы поймете, что вы творили!

      – Ладно, хватит ваших проповедей! Несите туда! – И комиссар показал рукой, куда нести носилки.

      Двое солдат положили их у края рва. Когда они уходили, владыка попросил одного из них:

      – Сынок, помоги мне подняться.

      Солдат помог, но ноги были совсем слабыми, и митрополит смог встать только на одно колено. Он увидел перед собой трех солдат и чуть в стороне от них комиссара и капитана.

      Солдат отошел, оставив его стоять коленопреклоненным. Владыка Серафим поднял голову, глубоко вдохнул морозный декабрьский воздух и, глядя на далекие облака, стал негромко говорить:

      – Господи, помилуй! Дай силы, Господи, честно свой крест пронести! Прости их, Господи! Ибо не ведают…

      – Вот и все! – сказал Реденс и с довольным видом хлопнул по плечу капитана.