Это была треть прежнего Злобая, до того он усох. Одежда мешком сидела на теле, а тело – мешком на костях. Но дух внутри этой плачевной конструкции остался прежним. Он бился вместе с медленным сердцем и заблестел в глазах, когда они меня узнали.

      – Ах ты гад!

      – Меткое наблюдение и не вполне вежливая реплика.

      – Вежливость, – сказал Молодой, – здесь утрачивают в аккурат на входе. При досмотре личных вещей.

      Я огляделся. В подвале было достаточно сухо, но холодно. Свирепо горел электрический свет, и каждый понимал, каким утешением могла бы стать темнота. Никаких личных вещей не наблюдалось. В дальнем углу сгрудились несколько тел; кто-то закашлялся на пороге пневмонии.

      – Для экскурсии, по-моему, достаточно, – заявил Молодой. – Но можете поболтать.

      – Мне с продажной марионеткой империализма болтать не о чем.

      – Эка бестолочь. Ты ему на безмен, а он тебе на аршин.

      – За что вас? – спросил я.

      – За факт существования.

      – Они покушение готовили, – объяснил Молодой. – Эх, борцы за светлое будущее, всё-то у вас через жопу, кроме упований. Ничего продумать не можете. Если уж до того припёрло, пришёл бы по-соседски ко мне: так и так, Иван Иванович, примите участие в государственном перевороте под вашим контролем и организацией. С чего тебе знать, отказался бы я или нет?

      – В следующий раз лучше продумаем.

      – Люблю я оптимистов. Тебя-то, Разноглазый, как угораздило с такими друзьями?

      Я не ответил. Остальные анархисты понемногу подобрались поближе. Все они в той или иной степени являли пример телесного истощения и неукротимости духа. Я узнал Недаша. Печать мученичества очень шла к его гадкой морде.

      – Кровавый режим намерен вести с нами торг и прислал своего гнусного парламентёра, – каркнул Недаш. – Кровавому режиму невдомёк, что любой из наших товарищей предпочтёт смерть этим фарсовым переговорам!

      Молодой фыркнул.

      – Ну что у тебя такого есть, из-за чего можно торговаться?

      – Значит, – медленно сказал Злобай, переводя взгляд на меня, – торгуются с тобой? Или это просто консультация? Скажи, Канцлера будут донимать эти, когда мы здесь передохнем?

      Он и живой уже был как привидение, но всё не мог выговорить страшное табуированное слово.

      – Не знаю, – сказал я. – Но будем надеяться.

      – Злобай! – сказал Недаш. – Не дело честному товарищу марать себя помощью продажной твари, которая мало того что смеётся тебе в глаза, поправ всякий стыд, так ещё и рассчитывает нагреть на тебе руки, когда… гм… когда ты будешь уже не тобою. Крепись, друг! Твою руку! Пусть мы погибнем, но погибнем же свободными, и наши… гм… наши сам знаешь кто продолжат наше великое дело.

      – Я Платонову говорил, что ты за этих клоунов не впишешься, – сказал мне Молодой.

      – Да. Я сам себе удивляюсь.