В квартире Егорова уже не надо было бояться автомобильной катастрофы, «лучистой старушки» или мальчика Ильи. Римма и Юрий Николаевич оказались наконец одни. В прихожей они бросились в объятия друг друга так нетерпеливо и страстно, будто были любовниками, встретившимися после долгой разлуки. То, что еще утром ничего не предвещало такого поворота событий, добавляло остроты и так уже до предела обостренным чувствам. Римме казалось, что она более тридцати лет вяло и серо существовала только ради этого вечера, ради того, чтобы горячие губы этого мужчины целовали ее шею, чтобы его руки обнимали ее плечи и ласкали тело. Она не противилась ничему. Она сама помогла ему содрать с себя и свитер, и футболку, и бюстгальтер, у которого был такой хитрый замочек, что ни одному мужчине с непривычки его не одолеть. И только звук резко вжикнувшей «молнии» на джинсах заставил ее очнуться. Римма вырвалась из рук Егорова, юркнула в ванную и встала под душ. Под струями исходящей паром горячей воды ее била дрожь. Ей хотелось выскочить из ванной обнаженной и мокрой и навсегда прилипнуть к Егорову разгоряченной кожей. И он, почувствовав это, пришел к ней сам. Он тоже больше не мог ждать.

      И они обнимались и целовались под шуршащими струями. И чем горячей становились струи, тем яростней делались их объятия. Все могло произойти прямо в ванной, но Егоров не захотел. Он выключил воду и завернул Римму в большое мохнатое полотенце. Прикосновение к коже мягкой ворсистой ткани прибавило ей желания. Она резко отбросила от себя полотенце и прильнула к Егорову так, как и хотела, всем влажным телом и будто навсегда.

      Они с трудом добрались до дивана с неубранной, лишь небрежно накрытой покрывалом постелью. Римма, отдернув покрывало, упала лицом в подушку, хранящую уже такой знакомый его запах. Егоров склонился над ней, целуя шею и плечи. Он спускался вниз по спине, покрывая мелкими и частыми поцелуями ее дрожащее тело. Она не выдержала и развернулась лицом к нему и стала им, а он – ею. Все смешалось и переплелось. Женское и мужское стало единым и общим.

      Потом, уткнувшись все еще горячим лицом в шею Егорова, Римма думала о том, как сильно любит его. Она любит его до звона в ушах, ломоты в висках, дрожи в пальцах и сухости в горле, мешающей дышать. И кто определил, когда уже можно говорить о любви, а когда еще рано? Кто знает, где граница между любовью и нелюбовью? Сегодня утром любви еще не было и в помине, а сейчас от ее присутствия готово разорваться Риммино сердце. Она приподнялась над Егоровым, посмотрела