Линдемана вызвали на ковер, сначала в Псков, а оттуда в Берлин. Совсем недавно его хвалили, присвоили генерал-полковника, наградили Рыцарским крестом, и вот сегодня фон Кюхлер обозвал его бездарностью, слушать ничего не стал, надулся, сложив руки на животе, и летит вместе с ним в Ставку. Отложив в сторону фуражку с меховыми наушниками, Георг Линдеман отхлебывает «Камю» из маленькой пузатой рюмки, которую услужливо наполняет его адъютант гауптман фон Хойер. Они давно вместе, и капитан прекрасно видит, что шеф не в духе, и ему хочется напиться. Гауптман и про себя не забывает, правда, из другой фляжки и без рюмки.

      Генерал понимает, что от Петербурга необходимо отходить. У русских слишком много войск, и появилась авиация, которая работает через облака, как будто их просто нет. Его единственную надежду – роту тяжелых танков, русские разбомбили с воздуха и выжгли липким огнем. Двадцать шестой корпус понес тяжелейшие потери, и большая часть его тоже сожжена. Русские варвары нашли, как уничтожить деревоземляные укрепления, которые полтора года строила его армия. Бетон фюрер не выделил, почти. Все приходилось создавать из ничего. Повторилась картина, которую описывал опальный генерал Гот. Фюрер с огромной легкостью меняет командование при малейших неудачах. Гота обвинили в том, что он сорвал летнее наступление и погубил 4-ю танковую армию. Его обвинят в гибели 18-й. Но больше всего его раздражал раздвоенный подбородок сидящего наискосок от него в черном кожаном меховом пальто, расстегнутом до пояса, оберст-лейтенанта Ханнеса Траутлофта, командира 54-го ягдгешвадера, летчики которого не смогли сбить русские самолеты и не смогли предотвратить уничтожение всей 3-й штурмовой дивизии люфтваффе. У знаменитого командира дивизии по лицу блуждала улыбка, он не чувствовал себя ни в чем виноватым. В конце концов, они столкнулись с новым противником, и все более-менее объяснимо. Да и заслуги, которые он имел, его авторитет в Люфтваффе был непоколебим. И Герман Геринг не так прост, он не отдаст на растерзание лучших своих «птенцов». Несущий свастику в лапах орел свое «Я» еще скажет. Ханнес тоже достал плоскую фляжку, налил французский коньяк в ее крышечку, расплылся в улыбке и сказал: «Прост», глядя прямо в лицо будущему козлу отпущения. В Темпельхоффе их пути разошлись ненадолго. Одни поехали в Генеральный