Люба Украина. Долгий путь к себе. Владислав Бахревский
Читать онлайн книгу.
А сверх этого у нас есть и самый большой козырь. С нами – король! Королевское слово нынче ничего уже не стоит в Варшаве, в Кракове и даже здесь, на Украине. Все это грозит гибелью государства. С Божьей помощью мы поднимемся на всевластие магнатов и освободим от их тиранства наш бедный народ, защитим православие, сохраним казачество и поможем королю навести порядок в доме его.
– Что ты хочешь от запорожцев? – спросил Дорошенко.
– Оружие и пушки! Даже самая малая победа над поляками всколыхнет Украину. Я хочу, не проливая крови, одним громом выгнать с Томаковки залогу корсунцев.
– Я с тобой, Богдан! – вскинул руки кверху Данила Нечай. – Ей-богу! Бери меня, не пожалеешь!
Хмельницкий достал и положил на стол королевские привилеи, сам подошел к двери, отворил, позвал:
– Ганжа!
Вошел Ганжа со знаменем в руках.
– Это знамя вручил мне король. Он сказал мне, положа руку на саблю: «Разве вы не казаки, чтобы сами за себя постоять против ваших притеснителей?»
– Дадим ему пушки? – мелко захлопал белесыми ресничками кошевой атаман.
– Дадим, – сказал Дорошенко.
– Не королевскими регалиями ты пронял мое сердце, Богдан, – прохрипел Кривонос и откашлялся в кулак. – Я за тобой пойду. Волю добывать пойду, да только не казакам одним, а всему народу украинскому. Запомни, Богдан, всему народу!
– Спасибо тебе, Максим. – Хмельницкий подошел к нему и обнял. И почувствовал: Кривонос из железа кован.
3
Грохот пушек среди ночи, удалая атака – и Корсунский полк пана Гурского бежал в панике, бросив курени, продовольствие, оружие.
Хмельницкий, захватив остров, приказал возводить валы и рыть траншеи. Сам находил уязвимые места в обороне, сам пушки ставил.
Столь рьяное усердие в укреплении острова должно было сказать лазутчикам поляков: о наступлении не помышляем, отсидеться бы! И дабы укрепить разведку в том ее заблуждении, Хмельницкий написал коронному гетману еще одно письмо: «…невесть откуда явился нарушитель спокойного жития моего Чаплинский, литовский бродяга, польский пьяница, вор и грабитель украинский, подстароста чигиринский, который, распоряжаясь именем своего господина пана Конецпольского, коронного хорунжего, клеветническими изветами и доносами вконец погубил многих наших братьев и присвоил их имущество… И конечно уж, не пан хорунжий коронный, а слуга его, лжец, изменник и пьяница Чаплинский владеет Чигиринщиной…»
Это была старая дуда, но Хмельницкий продолжал дуть в нее, выдавая себя за человека растерявшегося, волею судьбы ставшего на путь бунтарства, ожидающего от Господа прощения.
Пока чернила просыхали, он деловым почерком генерального писаря намахал очередной универсал: «Нас, чутких и живых, считают дикими и неспокойными. Отважных и весьма заслуженных, назвали нас бунтовщиками. Это же известно всему миру, что польское войско уничтожает казацкое и крестьянское добро, бесчестит их жен и дочерей. На всех возлагают невольничьи обязанности, тяготы, барщинные