Любовь и хоббиты. Иван Иванов
Читать онлайн книгу.
Я возмутился, но тамада плевать хотел на жалобы и сказал, что древние обычаи исполняются беспрекословно.
– А будешь кобениться, – шепнул он, дыхнув десятислойным перегаром, – выбросим на мороз.
Дикий народ, дикие нравы… Я включился в игру, правила сводились к следующему. Жених показывает на какого-нибудь цверга в толпе гостей и говорит: «Жена».
Ошибся – целуй гостя! В лоб не считается! И так до победного конца… По-моему, я их всех перецеловал – грязных, пьяных, волосатых, ржущих и жрущих, вечно пинающихся гномов. И по сей день противно вспоминать.
К третьему испытанию я пришел с распухшими губами и подбитым глазом: невеста оказалась очень ревнивой, она, видите ли, решила, что я специально тяну резину и якобы я «сластолюбец» и – цитирую!!! – «вошел во вкус!..».
– Больно надо! – хотелось проорать в ответ, но получались одни стоны и фырканье; Уни объявил следующее испытание, и сердце хоббита снова замерло.
По команде тамады в середину зала вытолкали жирного цверга, пьяного, на грани отключки; я стоял, ощупывал подбитый глаз и пытался договориться с равновесием. Штрудель радостно заухмылялась. Дура. Помощники Уни стянули с толстяка штаны, а затем, под всеобщий хохот – широченные семейные трусы в цветочек; дядька и бровью не повел, он захрапел. Уни с удовольствием разъяснял правила. Жених и невеста должны были влезть в трусы, каждый в отдельную прорезь-штанину. Бородатая девочка кинулась исполнять священный обычай первой; меня, мычащего, затолкали пинками. Таковы были приготовления, дальше – больше.
Тамада объявил медленный танец жениха и невесты. Толпа вдруг начала петь; сотня, а то и более голосов все как один затянули что-то без слов похожее на вальс: «МЫ-МЫ-МЫ! МЫ-МЫ-МЫ! МЫ-МЫ-МЫ! МЫ-МЫ-МЫ! МЫ-МЫ-МЫ! МЫ-МЫ-МЫ! МЫ-МЫ-МЫ! МЫ-МЫ-МЫ!». Я противился, как мог, упирался и орал, выл и скулил, пытаясь объяснить им всем, что блюду гигиену, но…
Отчаянная попытка набить морду тамаде провалилась: цверги сильнее, их больше, меня дружно вернули в трусы и заставили дотанцевать до конца. Толпа исполняла мотивчик, похожий на вальс; лохматая голова Штрудель рыдала на моем плече, а я клялся печеночным паштетом, что с первыми петухами любой ценой вырвусь из Древней Скандинавии. Если надо, отгрызу себе руки и ноги, устрою пожар, потоп, взрыв водородной бомбы, но на Базу вернусь.
Вот какие они, черные альвы.
После танца испытания, слава комплексному обеду, кончились, и цверги с новыми силами взялись орать тосты. Из всего сказанного я запомнил одну важную вещь – после помолвки нам со Штрудель полагалось прожить вместе ровно месяц. За это время меня должны были подвергнуть новым и еще более страшным испытаниям, подробности которых не раскрывались, после чего посвятить в цверги и официально признать членом общины, и лишь после признания – свадьба, дети и совместная жизнь до гроба лет эдак на пятьсот. Тосты и радовали, и пугали: радовало, что я пока холостяк, остальное – пугало.
Смутно помню, как после длинного тоста отца невесты за успешное принятие маленького