Днем наживающиеся на общественной жалости, уроды, слепцы, хромые и умирающие с наступлением темноты тоже занимали свое место в Нельской башне. Старые стены, видавшие роскошные оргии королевы Маргариты Бургундской и слыхавшие предсмертные хрипы умерщвленных после ночи любви юношей, завершали свою страшную карьеру, принимая у себя худшие отбросы творения. Ибо здесь были и настоящие больные, идиоты, полубезумцы, уроды, вроде украшенного странным наростом на лбу Гребня, вида которого Анжелика не могла выносить.

      В конце концов Каламбреден прогнал несчастного. Прóклятый мир: непохожие на детей дети, отдающиеся тут же, на соломе, женщины, беззубые старики и старухи с блуждающими глазами потерявшихся собак.

      И все же здесь царила атмосфера непритворного спокойствия и согласия.

      Нищета невыносима только тогда, когда не является всеобщей, и для тех, кто может сравнивать.

      Обитатели Двора Чудес не имели ни прошлого, ни будущего. Многие здоровые, но ленивые типы жирели в праздности. Голод и холод были для слабых, для тех, кто к этому привык. Преступление и нищенство – их единственная работа. Неуверенность в завтрашнем дне никого не беспокоила. Какая разница! Неоценимая награда за эту неуверенность – свобода, право бить своих вшей на солнце когда заблагорассудится. Всегда может прийти городской сторож! Знатные дамы и их духовники всегда могут построить больницы, приюты… Нищие войдут туда лишь вопреки своей воле, по принуждению, несмотря на обещанную похлебку. Будто угощение у Каламбредена не лучшее, будто он не снабжается в хороших местах своими сбирами, подстерегающими баржи на Сене, рыщущими возле колбасных и мясных лавок, нападающими на крестьян, едущих на базар.

      Сидя перед очагом, где потрескивал ворованный хворост, Анжелика прислонилась к крепким коленям Каламбредена. Бывший мальчуган, с ловкостью белки взбиравшийся на деревья, превратился в силача с крепкой и мощной мускулатурой. Только широкие плечи выдавали в нем крестьянское происхождение. Но он отряс прах прошлого со своих ног. Теперь это был городской волк, стремительный и ловкий.

      Когда Никола заключал Анжелику в свои объятия, ей казалось, будто она замкнута в железное кольцо и никакая сила не сможет освободить ее. Порой она бунтовала, а иногда, словно ласковая кошечка, приникала лицом к щетинистой щеке Никола. Ей нравилось смотреть, как в глазах дикаря загорается огонь восхищения, и осознавать свою власть над Каламбреденом.

      Он