Крик шепотом. Эльвира Ивановна Сапфирова
Читать онлайн книгу.
захватывали воображение, что казалось, это она, а не герой бросает дерзкие слова Николаю Антоновичу, обвиняя его в подлости и предательстве. Да, за это люди должны быть наказаны! Он же сознавал, что делал. Значит, враг. Предатель! Слабак! Она с особым вниманием читала сцены, где Саня Григорьев воспитывал силу воли. Но резать себе руку – детство! Зачем себе причинять боль?! Есть множество других способов. Настоящий, сильный человек всегда красивый, умный и добрый. Это уж точно.
Размышляя, она смотрела на оранжевые блики..и слушала, как гудит ветер в трубе. Мысли прервал глухой удар по железным воротам. Лена насторожилась. Внутри все сжалось от страха. Кто это? Ветер. Может, что-нибудь оторвалось и стучит.
Лязгнула металлическая калитка. Лена осторожно подошла к окну. Тяжелые неровные шаги то приближались к дому, то замирали. Эти шаги ни с чем не спутаешь! Отец. Девочка нервно вздохнула. «Значит, опять пьяный!» – подумала она, снимая крючок и поспешно убегая в комнату.
–Герка!– заорал Иван отчаянно с порога дома, открывая ногой дверь,– жрать давай!
Он замерз, пальто и шапка измазаны грязью со снегом. Пока добрался, и в снегу належался, и лужи примерзшие вспахал. Где шел, качаясь, где полз на четвереньках – но пришел! А его не встречают! Негнущимися пальцами Иван пытался расстегнуть пальто. Не получилось. Сбросил на пол шапку и, оставляя грязные следы на половике, шагнул к столу.
–А, это ты, – пьяно, разочарованно протянул он, увидев Лену, плюхнулся на табурет, уронил голову на стол и пробурчал что-то себе под нос.
Лена поставила перед ним тарелку с борщом и хотела уйти, но отец, казавшийся спящим, взмахом руки приказал сесть напротив. У девочки все сжалось внутри. Глаза погрустнели, в них мелькнул страх и исчез, руки сами собой сомкнулись на груди.
– Значит, будет учить жизни. Хоть бы мама быстрее пришла!– с тоской подумала она, и, молча, уткнула взгляд в свои сцепленные руки.– Главное, не смотреть ему в глаза, чтобы не догадался, о чем она думает.
Раньше, девочка никогда не задумывалась, хороший у нее отец или плохой. Это был отец; то родное, что принимается, как данность, неотъемлемая часть. Но чем старше она становилась, чем реже отец приходил с работы трезвым, чем грубее и жестче он обращался с ней, тем неизбежнее таяло родственное чувство, рвались тонкие нити детской любви и уважения.
Степень опьянения она определяла по способу поглощения им пищи. Если хлебал ложкой, с хрюканьем втягивая борщ, значит, не совсем напился, соображает, и деньги еще остались в кармане. Если ест руками, а потом выпивает содержимое тарелки через край, значит, пришел вдрызг пьяный и пустой.
Сегодня он хлебал громко, давясь не то едой, не то соплями, а девочка отворачивалась, чтобы скрыть свое отвращение.
– Дура! – вдруг заорал он, перемежая слово матом, будто подслушав ее мысли.– Дура! И мать твоя дура! Плевал я на вас!
И опять грязно и смачно выругался, стягивая с шеи шерстяной шарф.
– Я вам не ишак карабахский тащить…. . воз…. Надоели!
Упреки, мат, оскорбления сыпались на